– Ну, вот, – воскликнула Клавдия, – этого нам только не хватало! Что, Вася, отъездился твой шарабан?
– Замолчи! – огрызнулся шофер и обернулся в салон: – Товарищи, терпение! Можете выйти прогуляться, погода хорошая, птички поют, я быстро все налажу. А ты, Клавка, даже не подходи ко мне, если не хочешь отведать гаечного ключа.
– Да нужен ты мне, – скривилась баба.
Она уже заприметила Маханова и, когда Николай вышел из автобуса, подошла к нему:
– Сразу видно человека интеллигентного. Не то что наши охламоны.
Маханов удивленно посмотрел на спутницу:
– Клавдия, по-моему?
– Да можно просто Клава, я из Олевска.
– Это я уже понял. Николай.
– Очень приятно, Николай. Вы в отпуск?
– Что-то вроде того. Как вы назвали ваших мужчин?
– Ой, не смешите! Тоже мне, нашли мужчин. Мужики они и есть мужики. Охламоны. Плебеи.
– И что это означает?
– А то, что народец никудышный. Нет, есть, конечно, приличные: учителя там, инженеры или врачи, но – больше плебеев.
Маханов улыбнулся:
– Плебей, Клава, это в Древнем Риме человек из низшего общества. Это не раб, это свободный человек, только не пользовавшийся ни политическими, ни гражданскими правами. А ваши мужики имеют все права.
Она с нескрываемым уважением посмотрела на Маханова:
– Вы ученый?
– Инженер.
– Но вы не из райцентра. В Олевске я всех знаю, и меня знают, только не подумайте ничего такого…
– И не думал.
– Тогда вы из города?
– Из Москвы.
– Вот как? Очень интересно. Я была там один раз. Огромный город! А вы женаты?
Маханов улыбнулся, увидев в глазах не сильно отягощенной моральными нормами женщины озорной огонек:
– Это имеет значение?
Она обиженно смощилась:
– Никакого. А, извините, в Олевск вы по какой надобности? Если в командировку, то у нас есть гостиница, есть и дом колхозника, да только все это – клоповники, да и мест там никогда нету. А если и бывают, то от одних портянок задохнуться можно. То ли дело у меня – свой дом! Могли бы договориться.
Она выжидающе, с надеждой смотрела на Маханова.
– Я не командировочный, Клава, и в Олевске задерживаться не намерен.
Она разочарованно вздохнула:
– Ну вот всегда так, только встретишь настоящего мужчину и – облом.
– Вы о чем?
– Да так, о своем. Значит, не в Олевск, а куда?
– Вы очень любопытны.
– Я такая.
– На похороны еду, Клава. В Горбино отец у меня умер.
– Ой, извините, соболезную.
– Спасибо.
– Но адресок-то на всякий случай запомните?
– Зачем?
– Да мало ли, пригодится.
– Хорошо, давайте адресок.
– Он простой. Прибрежная, 12, от автобусной станции пять минут ходьбы, сразу за клубом вдоль Терева идет моя улица. А там подскажут, меня все знают.
– Не сомневаюсь.
– Не в том смысле.
– Да я понял.
– Заезжайте, буду рада.
– Как получится.
– Может, пройдемся по лесу, пока Васька свой автобус чинит?
Маханов посмотрел на сидящих на обочине пассажиров, перевел взгляд на Клавку:
– Думаете, затянется ремонт?
– А кто его знает? У Васи каждый раз по-разному: когда за десять минут управится, а когда до вечера провозится. Но он – мужик упертый, обязательно сделает. Пешком идти не придется. Хотя… я бы с вами и пешком пошла.
– Далеко.
– Это одной далеко, а вдвоем – близко.
Маханов прекрасно понимал, на что она намекает, но перебивать не стал, хоть какое-то отвлечение от тяжелых мыслей.
– Пойдемте.
На этот раз ремонт затянулся на три часа.
Пока Маханов гулял с Клавкой под насмешливые взгляды пассажиров, женщина не раз намекала, что не против познакомиться с ним поближе прямо в лесу. Маханов делал вид, что не замечает этого. Он все больше беспокоился, потому что уже здорово опаздывал. Он все еще надеялся, что без него отца не похоронят. Хотя в глубине души и желал этого – не хотелось видеть его мертвым.
В 12.40, Маханов заметил по часам, водитель Василий или Иваныч, всяк называл ему по-своему, закрыл капот, вытер ветошью руки, залез в кабину и завел двигатель. Тот заработал без перебоев и выстрелов из выхлопной трубы.
– Товарищи, прошу в салон! Извините за простой, по техническим причинам – бывает. Едем!
Народ забрался в салон. Клавдия уселась рядом с Махановым.
Шофер повернулся, подмигнул Николаю Ивановичу. Потом, видно, вспомнил, куда тот едет, смутился, закашлялся, закрыл двери.
