Но он скоро отплатил мне за это, потому что, как только дело коснулось нашего влияние на Эдуарда, влияние Мак-Коя на каждом шагу пересиливало мое. Эдуард хорошо вел себя в Лондоне первые недели по приезде, и у него недурно пошла торговля американскими часами, но как только негодяй Мак-Кой снова стал на его пути, все пошло по-старому. Я старался всеми силами спасти брата, но все было напрасно. Вскоре по приезде, до меня дошли слухи о большом скандале, происшедшем в одном из лондонских отелей: приезжего богатого иностранца обыграли два сговорившихся шуллера, и полиция уже взялась за это дело. Я узнал об этом из вечерних газет и тотчас же догадался, что эти два шуллера — мой брат и Мак-Кой. Я немедленно отправился на квартиру к Эдуарду. Мне сказали там, что он уехал вместе с высоким джентельмэном, что квартиру он очистил и взял с собой все свои вещи. Квартирная хозяйка добавила, что она слышала, как он приказал извозчику ехать на станцию Инстон, а высокий джентльмен, кажется, говорил что-то про Манчестер.
Взглянув на росписание поездов, я решил, что они, вероятно, спешили к 5-часовому поезду, хотя был еще и другой в 4 ч. 35 м., к которому они могли поспеть. Я приехал на станцию к самому отходу пятичасового поезда, но не видел их ни на станции, ни в поезде. Они, вероятно, уехали с более ранним поездом, и я решил следовать за ними в Манчестер и розыскивать их по всем отелям. В последний раз обратиться к моему брату с мольбой во имя всего чем он обязан матери — и для него еще возможно спасение. Мои нервы были сильно натянуты и я закурил сигару, чтобы успокоиться. В этот момент, когда поезд уже готов был двинуться, дверь моего отделение распахнулась, и я увидел перед собой на платформе Мак-Коя и моего брата.
Они были оба переодеты, так как знали, что полиция ищет их. Мак-Кой был в пальто с меховым, высоко поднятым воротником, так что видны были только его глаза и нос. Мой брат был одет женщиной, черный вуаль закрывал его лицо, но, конечно, я тотчас же узнал его. Я вздрогнул и заметил, что Мак-Кой тоже узнал меня. Он сказал что-то кондуктору, тот захлопнул дверь и подвел их к следующему отделению. Я пытался остановить поезд, но было уже поздно — поезд шел полным ходом.
Как только мы остановились в Уилльсдэне, я тотчас же перешел в следующий вагон. Вероятно, никто не видел, как я пересаживался, так как на станции было многолюдно и шумно. Мак-Кой, конечно, ожидал моего появления, и весь путь между Инстоном и Уилльсдэном употребил на то, чтобы как можно больше восстановить брата против меня. Еще никогда не было мне так трудно подействовать на Эдуарда и смягчить его. Я пробовал убеждать его всеми возможными средствами. Я рисовал ему перспективу быть заточенным в английской тюрьме. Я говорил о печали и отчаянии матери, когда я, вернувшись, сообщу ей ужасную весть. Я говорил все, чем только можно было тронуть его сердце; но все было напрасно. Он слушал меня с холодной усмешкой на своем красивом лице, между тем как Мак-Кой бросал мне какое-нибудь оскорбительное замечание, и старался поддержать брата в его упорном равнодушии ко всем моим доводам.
— Почему бы вам не открыть воскресную школу? — с насмешкой спрашивал Мак-Кой и продолжал, обращаясь брату: — Он думает, что у вас нет ни какой воли. Он считает вас ребенком, которого можно водить на помочах. И только теперь начинает убеждаться, что вы — такой же взрослый мужчина, как и он.
Эти слова подняли во мне всю желчь. Я поддался вспышке гнева и в первый раз в жизни заговорил с братом грубо и жестко. Может быть, такой тон принес бы пользу, если бы я употреблял раньше и чаще.
— Взрослый мужчина! — повторил я с горечью. — Очень рад слышать такое подтверждение вашего друга, потому что никогда не принял бы вас за мужчину теперь в этом наряде молоденькой пансионерки. Я думаю, во всей стране не найдется более презренного существа, чем вы, переряженный в платье девчонки.
Мои слова заставили его покраснеть, потому что он был тщеславен и не терпел насмешек.
— Я накинул этот плащ просто от пыли, — сказал он, сбрасывая плащ. — Надо было замести свои следы от полиции, у меня не было другого выбора. — Он снял также и шляпку с вуалем и спрятал ее вместе с плащом в коричневый чемодан. — Во всяком случае, этого маскарада не потребуется, пока не придет кондуктор, — добавил он.
