Эта троица заслуживает и преклонения. Даже мошенническое злоупотребление ее понятиями не может развеять очарования высоких идеалов. Их основное содержание, возвышенное наперекор всему, сопротивляется любым попыткам произвольно изменять его, и чем дальше от них мир, тем с большей ясностью он осознает их ценность. Даже цинизму не под силу принизить подобные идеалы. Справедливо, конечно, что чаще всего о них разглагольствуют люди, жаждущие их развенчания, испытанные их приверженцы молча хранят в своем сердце. Но словоблудие и предательство существуют потому, что одни люди являются эксплуататорами, другие – эксплуатируемыми и эти группы находятся в конфликте, который может быть разрешен только путем уничтожения эксплуатации. Однако конец эксплуатации означал бы начало действительного братства, конец неравного распределения власти знаменовал бы собой начало равенства, а конец неограниченных привилегий для немногих – начало подлинной свободы для всех.
Так, даже враги идеалов свободы, равенства и братства не могут скрыть их от нас или исказить своими истолкованиями настолько, чтобы мы не могли со всей ясностью видеть их подлинный смысл. Да и мы сами не можем напутать в отношении этих идеалов настолько, чтобы сама логика наших желаний не привела нас к осознанию наших ошибок. Действительно, забавный парадокс: чем ошибочней наши представления о конечных социальных истинах, тем настоятельней необходимость их правильного познания, чем больше лгут нам правители, тем легче нам развеять обман – при условии, конечно, что правителям не удалось (как удалось нацистам) парализовать в народе способность мыслить.
Больше того, указанные три идеала – в качестве понятий – объединены тем, что смысл каждого включает в себя смысл других. Невозможно приступить к раскрытию содержания одного из них, не поймав себя на мысли, что вы говорите сразу обо всех. Можно ли, например, представить себе свободное общество, в котором большее или меньшее число его членов не имеет минимальных условий свободы? Конечно, нет. Но если свободное общество – это общество, каждый член которого имеет минимум свободы, тогда все в этом обществе равны в отношении обладания этим минимумом. Равенство в этом отношении фактически и доказывало бы, что общество свободно. Далее. Можно ли назвать свободным общество, большее или меньшее число членов которого видит, что удовлетворению их насущных потребностей препятствует деятельность других? Опять же нет. Но если свободное общество – это общество, каждый член которого удовлетворяет свои существенные потребности, не только не встречая препятствий со стороны других, но даже с помощью других, то такое общество было бы обществом всеобщего сотрудничества, что стоило бы называть братством. Братский характер отношений фактически доказывал бы, что общество свободно. Что касается равенства и братства, то связь между ними, я полагаю, так очевидна, что не нуждается ни в какой разработке. Ибо братские отношения между неравными немыслимы, и равенство вне братского союза, по-видимому, не может существовать.
Все же, хотя эти три идеала в конечном итоге составляют единство, развитие индустриального общества ведет к их разделению; и, хотя содержание этих идеалов достаточно ясно всем, кто на них ориентируется, указанное развитие в значительной мере его вульгаризировало. Группа людей, чья социальная роль сводится к извлечению прибыли из труда других людей, не может в глубине души считать равенство и братство желанными идеалами. Все их благополучие покоится на неравенстве экономического положения людей – важнейшем из всех неравенств. Деятельность, направленная на извлечение прибыли, вынуждает их к конкурентной борьбе друг с другом и с теми, чьим трудом эта прибыль создается. Таким образом, сотрудничество извлекающих прибыль может быть лишь эпизодичным и не может служить основой их практики. Соответственно и братство вряд ли может служить для них идеалом.
Такие люди, я думаю, не раз должны были проклинать судьбу за то, что она поставила их революционных предков перед необходимостью поддержать эти идеалы. Решение об их поддержке было гениальным шагом, ибо именно лозунг "Свобода, Равенство и Братство" был необходим для мобилизации всех слоев феодального общества против аристократии. Он объединил всех недовольных аристократами и все их жертвы, а аристократов изолировал и сделал их беспомощными. Но после ряда революций, когда настала пора оплатить счет (мне эта метафора представляется уместной), победивший средний класс предпочел расплатиться не тем, что было обещано, а штыками и пулями. То, что Теннисону с высоты его британского Парнаса виделось как "неистовое красное безумство на Сене", было попыткой народа получить законно ему причитающееся, натолкнувшейся на отказ должников платить.
