Я заглянула в туалет и с облегчением увидела, что там никого нет. Я заскочила в кабинку и только собралась решить проблему, как услышала всхлипывания, они заставили меня замереть с прокладкой в руке. Я затаила дыхание и прислушалась. Всхлипывания повторились и перешли в тихое рыдание. Кто-то плакал в соседней кабинке.
Я всегда была жалостлива к страдальцам. Ребенком мечтала стать ветеринаром. Если мне встречалась подбитая птица, собака, кошка или другое ползающее или бегающее существо, я обязательно тащила его домой. Чаще всего мои найденыши не выживали. Но те, которым повезло выздороветь, поддерживали меня в крестовом походе против смерти. Сначала родители считали мое пристрастие к калекам забавным, но после очередного путешествия к ветеринару пришли в раздражение. Впрочем, оно не привело к запрету на мои деяния в стиле матери Терезы.
Когда я подросла, моя благотворительность распространилась на людей. Если над кем-то издевались, то я или вступалась, или подходила потом и узнавала, как человек себя чувствует. В школьном рюкзачке я всегда носила аптечку и в последних классах пораздавала кучу бинтов. Меня не беспокоила эта черта моего характера. Странная вещь, я с ужасом думала о необходимости встать и отправиться в туалет посреди урока, чтобы воспользоваться прокладкой, но никогда не обращала внимания на то, что меня дразнят «нянечка Смоуки». Ничуть. Я знаю: именно эта черта характера привела меня в ФБР. Решение найти источник боли — преступников, которым нравится причинять людям боль. Еще я знаю: то, что мне довелось увидеть за годы работы в ФБР, здорово меня изменило. Я стала осторожнее в выражении сочувствия. Моей аптечкой стала команда детективов, а бинтами — пара наручников и тюремная камера.
Так что когда я услышала, что кто-то плачет рядом со мной, я быстро и механически положила на нужное место прокладку, забыла все свое смущение, натянула джинсы и выскочила в комнату. Остановилась перед дверями кабинки, откуда слышались рыдания.
— Эй, привет! Ты там в порядке?
Рыдания прекратились, но шмыганье носом продолжалось.
— Уходи. Оставь меня в покое.
Я немного постояла, не зная, как поступить.
— У тебя что-то болит?
— Нет! Просто оставь меня в покое.
Я поняла, что никакой физической травмы, требующей моей помощи, нет, и уже хотела последовать совету и уйти, но судьба остановила меня… Я снова осторожно спросила:
— Послушай… Может, я как-то могу помочь?
Голос, ответивший мне, был печальным.
— Никто не может помочь. — Последовало молчание, затем рыдания зазвучали с удвоенной силой.
Никто не способен плакать так горько, как пятнадцатилетняя женщина. Никто. Тут в рыдания вкладывается все сердце, ничего не остается. Все, конец жизни.
— Будет тебе. Не может быть, чтобы все было так плохо.
Я услышала шорох, и дверь кабинки резко распахнулась. Передо мной с распухшим лицом стояла очень хорошенькая блондинка. Я сразу ее узнала и пожалела, что не послушалась ее совета и не ушла. Энни Кинг. Лидер группы поддержки. Одна из тех девиц. Ну, вы знаете их, самодовольных, идеальных, которые пользуются своей красотой и прекрасными фигурами, чтобы править королевством средней школы. Увы, именно так я считала в то время. Я отнесла Энн к определенной категории и осудила, хотя люто ненавидела, когда осуждали меня. И она была в ярости.
— Что ты обо мне знаешь? — Голос был полон злости, и эта злость была направлена на меня.
Я таращилась на Энн, слишком удивленная, чтобы тоже разозлиться. Вдруг ее лицо сморщилось, и ярость исчезла быстрее, чем появилась. По щекам Энн потекли слезы.
— Он показал всем мои трусики. Как он мог так поступить после того, что он мне говорил?
— А? Кто?.. Что говорил?
Иногда, даже в средней школе, легко открыться незнакомому человеку. И она начала говорить, тем более что, кроме нас, никого в туалете не было. Защитник из футбольной команды, некий Дэвид Рейборн, встречался с ней почти полгода. Он был красив, умен и, казалось, действительно влюблен. Вот уже несколько месяцев он уговаривал ее «пойти до конца», но она не соглашалась. Но он был так искренен в любовных клятвах, что несколько дней назад она сдалась. Он был очень ласков и заботлив. Когда же все кончилось, он обнял ее и спросил, нельзя ли ему взять ее трусики на память о дивном моменте. Он сказал, что это будет их общий маленький секрет, нечто такое, о чем никто из посторонних никогда не узнает. Немножко дико, однако мило. Даже романтично. Сейчас, повзрослев, я плохо понимаю, как можно было воспринять его просьбу таким образом. Но когда тебе пятнадцать…
