«А может быть, правда, в фирме нет кнопки? — думал он. — Странно это, если такая большая фирма запущена без кнопки. Хотя, фирма — она тоже не обычная, странная. Ведь вон как в ней все устроено. А почему так? Наверное, потому, что у нее такой принцип. Ведь если люди все принципиальные, то и фирму они себе создают принципиальную, подобно нашему основателю. И вот вертится она без остановки вокруг собственного принципа. Но разве можно без кнопки? Когда-то же надо остановиться, осмотреться — куда занесло?.. А может быть, все не так сложно и трагично? И где-нибудь на складе валяются сейчас эти самые кнопки?»
На соседнем балконе сидел Бепле и тоже смотрел вниз. Люди внизу были маленькие, точно букашки.
— Бепле, пойдем смотреть «Горе от ума». Новая экранизация, — окликнул его кто-то из комнаты.
— А чего ее смотреть? — вяло отозвался Бепле. — Сейчас у всех от ума горе.
Искусственное солнце спустилось по стене, скрылось где-то там, вдали, за прокопченными постройками металлургического комбината, и наступила искусственная ночь.
«Зачем здесь нужна ночь? — который раз устало подумал Буко. — Видимо, для порядка? Да, наверное, для порядка. Ведь, если не будет дня и ночи, то совсем ничего не поймешь».
Он достал тонкую длинную сигарету с тисненным золотом названием фирмы, покурил, прислонился к косяку, глядя в высокий звездный свод, и отправился спать.
Он лег на постель и натянул на себя одеяло. Зубы его мелко стучали, а глаза не хотели закрываться. Чтобы согреться, он стал думать о Ней. Но Ней была там, в другом корпусе, в женском блоке. Туда нельзя было ходить. Хотя почему нельзя? Бепле говорит, что это пошло. Поэтому, наверное, и нельзя.
Семей здесь не было, и если в Homunculus'e образовывались семьи, то сразу же исчезали куда-то. Исключением являлась лишь династия Во. Но не потому, что это была слишком дружная семья, которую не могла разрушить даже Homunculus. Члены семьи Во жили хоть и все вместе, но вроде как каждый сам по себе. Они жили в Homunculus’e принципиально, из-за моды на династии.
Буко смотрел в темноту. «Как живут люди, у которых над головами синее небо? Какие принципы управляют ими? Есть ли у них кнопки?» У Буко давно назрела потребность поделиться с кем-нибудь своими сомнениями. Но здесь все были принципиальные, занятые идеями, и никто не расположен дружественно. Здесь ни у кого не было настоящих друзей, с какими откровенничают о жизни.
Веки у Буко сомкнулись. Всю ночь ему снились бездонное небо и птицы.
В Лике в это время стоял обычный теплый день. Каждый день здесь был теплый и светлый. Как могло случиться ненастье в городе, где люди жили без лишних претензий друг к другу, неторопливо, осмысленно? Тут нет противоречия. Потому что природа создана для жизни. Для бурной жизни — бурная природа, для тихой — тихая, когда цветут медоносные травы и плывут куда-то облака, когда легко дышится, когда так хочется жить…
Утром Буко разбудил висевший над кроватью динамик. Звучал гимн фирмы.
— Давай сделаем так, — приступая к работе, сказал Цицарь. — Я сейчас снабженцев потрясу, на рапорте подниму вопрос о кнопках, а ты пока еще походи где-нибудь, поищи.
У Буко не было выбора. Он вышел в холл, где ползли бесконечно длинные плоские металлические черви эскалаторов, ползли слева направо, вперед, назад, ползли вверх, вниз и везли коробки, бутылки, людей, насосы, отчеты… Иногда с них что-то сыпалось и капало. На площадке валялись упавшие с них очки, микросхемы на гетинаксе, несколько новых напильников и разбитый флакон желтой гуаши. Говорят, потери от транспортировки достигают десяти процентов. Кнопок и среди них не было.
Буко постоял на площадке, робко посматривая на проезжавших мимо людей. Он заметил Ланчу — соседа по общежитию. Ланчу был прямой, как столб, и медлительный. Его идеей была простота, и работал он из принципа шлагбаумом на железнодорожном переезде. В ветер и в снег Ланчу часами стоял у дороги, провожая взглядом бесчисленные автомобили. Когда приближался поезд, ему кричали в мегафон: «Ланчу, подними руку, ту, в которой ты держишь флажок!» Ланчу поднимал руку с флажком, и это означало, что движение через переезд закрыто.
