— Мне очень понравился дух демократизма, непосредственности и хорошая организация ваших фестивалей… Надеюсь и еще побывать. За встречу в Москве!
Клеман поднял тонкую рюмку.
— Буду очень рад приветствовать вас на своей родине, — сказал я в ответ. — А каковы ваши планы, творческие планы, на ближайшее время? Мадам Белла обмолвилась, что вы в ближайшие дни должны уехать на юг. На съемки?
На подвижных, выразительных губах Рене Клемана появилась усмешка. Но, пожалуй, какая-то ироничная.
— Да, надо крутить фильм. Заказ.
И вдруг, наклонившись немного ко мне, с горечью он стал говорить о том, что ему теперь приходится браться за фильмы «коммерческие», потому что продюсеры не дают денег на такие, какие он хотел бы делать…
— Почти все наши французские фирмы в той или иной степени зависят от могучих американских кинокомпаний. Те диктуют. Либо снимайте реакционные, — а такие я не могу, — либо развлекательные. Один-два таких фильма сделаю… Тогда появляется какой-то запас денег на жизнь и можно, потратив немало времени, собрать средства на постановку по сердцу.
— О, жизнь стоит очень дорого, очень дорого! — воскликнула Белла Клеман. — Вы представьте себе, мсье Виктор, эта квартира в год обходится не менее двадцати пяти тысяч франков! А на юге у нас есть еще домик у моря… И потом — Рене ведь человек известный, есть расходы «ноблесс оближ».
— Был бы помоложе, — буркнул Клеман, — можно было бы наплевать на это. Хотя и привыкли к комфорту… А раньше… Как это говорят у вас, «с хлеба на квас» перебивались — и ничего! Помните, мадам?
Теперь мне стали понятны слова, брошенные как-то невзначай Жаном Шницером: «Рене сейчас в тисках…»
Когда мы уже прощались, Рене Клеман, извинившись, прошел в свой «кабинет», а вернувшись, протянул мне книгу «Битва на рельсах». Это была литературная запись известного фильма. На титуле ее он тщательно вывел по-русски: «На память симпатичному другу» — и подписался по-французски.
Вскоре он и приехал в Москву вместе с женой, приглашенный Оргкомитетом на VIII Международный кинофестиваль в качестве члена жюри.
…Вечерний Париж мне всегда особенно правился. Первая встреча с ним состоялась уже давно, более двух десятилетий назад. Она оставила неизгладимый след в памяти. Тогда я шел по улицам великого города, и он казался мне знакомым! Силуэты мостов в ожерелье огней, букинисты на набережной в платанах, мрачноватые стены Лувра, четырехгранная башня Сен-Жак, Нотр-Дам… Все это как будто было видено ранее. Я не сразу понял, почему, не сразу догадался, что французские классики с такой любовью и так зримо описывали Париж, что это врезалось, вплавилось в мозг навсегда еще с юности.
В тот вечер, после «чашки чая» у Клеманов, я пошел «домой», в отель, пешком.
Вышел на набережную. Пересек Марсово поле. Всем известная Эйфелева башня светилась, обвешанная бусами фонарей. На вершине ее мигал желтый огонь маяка. Сиреневое небо в чуть подсвеченных закатом пористых облаках широко раскинулось над этим районом огромного города. Когда-то парижане ненавидели дерзкое и гениальное сооружение инженера Эйфеля и поносили его на чем свет стоит. Теперь техническое чудо конца прошлого века — наиболее известный символ столицы Франции, а парижане, подавляющее число парижан, гордятся ажурной башней и любят ее. Так ненависть переродилась в любовь.
За мостом имени русского царя Александра Третьего я свернул в узкую улочку, шумную, суматошную. И у входа первого же кинотеатра увидел рекламный щит, с которого мне улыбался гитлеровский офицер. В маленьком этом кинотеатрике повторяли фильм начала шестидесятых, еще периода «холодной войны», — клеветнический, антисоветский.
Неужели парижане захотели смотреть его? Неужели они не ненавидят больше фашизм?
Было горько и неприятно подумать о таком парадоксе…
Впрочем, у кассового окошечка в ярко освещенном холле кинотеатра никого за билетами не было…
Я постоял немного около подъезда, услышал две-три иронические реплики прохожих. Ни одни из них не свернул к окошечку кассы.
Конечно же не из коммерческих соображений владелец кинотеатра предлагал публике такой фильм. Не взял же он «Битву на рельсах», чтобы напомнить согражданам и молодежи об особенно трудных и героических годах Сопротивления, о взлете святого патриотизма миллионов французов во время второй мировой!
