Улисс нырнул в постель, но при этом сказал:
– Завтра… – тут он поправился, – вчера я видел поезд.
Гомер догадался, о чем хочет рассказать ему брат. Он улыбнулся, вспоминая, как сам бывал зачарован проходящими поездами.
– Здорово было? – спросил он.
Улисс прилежно принялся вспоминать.
– Там был черный человек, он махал.
– А ты помахал в ответ?
– Сперва я помахал первый, – сказал Улисс. – Потом он помахал первый. Потом помахал я. Потом помахал он. Он пел «Больше не плачь, Кентукки».
– Да ну?
– Он сказал: «Еду домой!» – Улисс посмотрел на брата. – А когда мы поедем домой?
– А мы и так дома, – сказал Гомер.
– Тогда почему же он не приехал сюда?
– У каждого свой дом. У кого на востоке, у кого на западе, у кого на севере, а у кого и на юге.
– Наш самый лучший?
– Не знаю, – сказал Гомер, – я больше нигде не был.
– А будешь?
– Когда-нибудь.
– Где?
– В Нью-Йорке.
– А где Нью-Йорк?
– На востоке. После Нью-Йорка поеду в Лондон. После Лондона – в Париж. После Парижа – в Берлин. Потом в Вену, Рим, в Москву, Стокгольм – когда-нибудь я побываю во всех больших городах мира.
– А ты вернешься?
– Конечно.
– Обрадуешься?
– Конечно.
– Почему?
– Ну, потому что… – сказал Гомер, – буду рад повидать маму, Маркуса, Бесс. – Тут он посмотрел на брата. – Буду рад повидать и тебя. И нашу соседку Мэри Арену, и ее отца, мистера Арену. Буду рад вернуться домой, посидеть, поговорить, послушать музыку, спеть и поужинать вместе со всеми.
Братишка принялся его с жаром упрашивать.
– Не уезжай, – молил он, – пожалуйста, Гомер, не уезжай!
– Да я сейчас и не еду, – сказал старший. – Сейчас я пойду в школу.
– Не уезжай никогда, – просил Улисс. – Папа уехал – и больше не приехал. Потом Маркус уехал. А ты не уезжай.
– Я еще не скоро уеду… – сказал Гомер. – Так что спи.
– Ладно, – сказал Улисс. – Значит, побежишь на двадцать метров?
– На двести, – сказал Гомер. – На двести метров с препятствиями.
Когда Гомер пришел завтракать, его мать и сестра Бесс уже сидели за столом. На минуту все склонили головы, потом стали есть.
– Ты какую прочел молитву? – спросила у брата Бесс.
– Ту, что всегда, – ответил Гомер и прочитал ее так, как заучил, когда еще едва умел говорить:
Раздели с нами трапезу, Господи!
Пускай Тебя повсюду возлюбят.
Благослови же нас и дай
Попасть на пир в Господний рай.
Аминь.
– Ах, эту старую! – сказала Бесс. – И к тому же ты сам не понимаешь, что говоришь.
– Нет, понимаю, – сказал Гомер. – Может, я немножко тороплюсь, потому что хочется есть, но я все понимаю. Смысл – вот что главное. А ты прочла какую молитву?
– Сперва объясни, что значит твоя.
– То есть как это – что она значит? То, что в ней говорится.
– Ну а что же в ней говорится?
– «Раздели с нами трапезу, Господи». Ну, это значит – посиди с нами за столом. «Господи», верно, много что значит, но, в общем, это что-то хорошее. «Пускай Тебя повсюду возлюбят» – ну, это значит, пускай все и повсюду любят только хорошее. «Благослови же нас» – нас – это, наверно, всех. «Благослови» – это… ну, благослови. Благословлять, кажется, значит прощать. Или, может, любить, или хранить, или что-нибудь в этом роде. Точно не знаю. «И дай попасть на пир в Господний рай». Ну, это именно то самое и значит. Дай нам попасть в рай и там попировать.
– А «Господний»? – спросила Бесс.
Гомер обратился к матери:
– Разве молитва не значит, что хорошие люди чувствуют себя как в раю всякий раз, когда садятся за стол? Ну а «Господний» подразумевает все самое лучшее, правда?
– Конечно, – сказала миссис Маколей.
– А разве Господь – это не какая-нибудь личность? – сказала Бесс.
– Конечно, – сказал Гомер. – Но и я – тоже личность. И мама, и ты, и все на свете – тоже личности. Допустим, что наш мир – это рай и что всякий, с кем бы мы ни сели за стол, – это личность. Бесс, – добавил Гомер с раздражением, – ты знаешь не хуже меня, что это просто застольная молитва, и сама понимаешь, что она значит. Тебе просто хочется сбить меня с толку. Не старайся. Это совсем нетрудно. Наверно, каждый может сбить меня с толку, ну и что из этого? Я все равно во что-то верю. Все мы во что-то верим. Правда, ма?
– Конечно верим, – сказала миссис Маколей. – Как же можно жить, если ни во что не веришь? Тогда ты уж не попируешь – и не только в раю, а где бы то ни было, – как бы ни ломился твой стол от яств. Только вера и творит чудеса.
