Курица сидела, Гарвей ждал. Прошли положенные дни, прошел еще один день — курица стала беспокоиться. Это была опытная наседка, и, должно быть, ее волновало столь необычное явление. А потом у курицы спал материнский жар — ведь его хватает только на известное время. Она слезла с яиц, встряхнулась, почистилась и отошла к сторонке.
Яйцо за яйцом разбивал Гарвей. Следов зародыша он не нашел.
— Это так! Они задохнулись, они не могли развиться, — вот что сказал вместо надгробного слова над дюжиной загубленных жизней охотник за яйцами.
Гарвей не мог ограничиться только выяснением значения пор скорлупы.
Началось изучение развития зародыша. Теперь яйца уж не покрывались лаком, но зато наседки сидели дюжинами. Сотни яиц пошли в работу.
Гарвей исследовал яйцо за яйцом. Он следил за ними изо дня в день, вел точный учет дней насиживания, определял возраст зародышей.
Взяв яйцо после четырех дней насиживания, он осторожно снял с него скорлупу и положил его в теплую воду. Он увидел маленькое мутноватое облачко. В середине облачка вздрагивала крохотная красная точка. Размер ее не превышал булавочной головки. Эта капелька крови то появлялась, то исчезала.
— Она красная! Она бьется! — воскликнул Гарвей. — Это сердце!
«Эта капелька крови, то появлявшаяся, то вновь исчезавшая, казалось, колебалась между бытием и бездной, и это был источник жизни».
День за днем исследовал Гарвей яйца, и перед ним постепенно развертывалась картина развития курицы — от чуть заметной точки до цыпленка.
Он перепотрошил десятки кур и выяснил, как идет развитие и формирование самого яйца. Он установил значение белка и пленок, и наседа, и желтка.
— Он столько извел яиц, что яичницы, приготовленной из них, хватило бы на весь Лондон! — вот оценка работы Гарвея, сделанная его кухаркой.
Куриное яйцо не могло исчерпать любопытства Гарвея. Он принялся за млекопитающих животных. Беременные лани одна за другой раскрывали перед ним тайны своего тела. Он изучал строение их тела, их органы размножения, изучал развитие зародышей.
Росли груды чертежей, рисунков, заметок и записок. Ящики стола не вмещали этого бумажного вороха. Гарвей занял шкаф. Тут уж места было достаточно…
И, как нарочно, только что Гарвей подыскал такое хорошее местечко для своих рукописей, как вспыхнула гражданская война. Карл I, спешно удрал в Шотландию, Гарвей, как преданный друг короля, последовал за ним. Тут было не до рисунков и записок.
Переменчивое счастье улыбнулось Карлу, а край этой улыбки задел и Гарвея. Карл вернулся в Лондон, Кромвель>[11] отступил. Гарвей был назначен деканом Метронской коллегии в Оксфорде. Старый декан Брент, сторонник парламента, вынужден был уступить свое место любимцу короля.
Но Карл был снова разбит, снова он потерял власть (а с ней и голову), снова войска Кромвеля заняли Оксфорд. А с Кромвелем вернулся и Брент, теперь уже не побежденный, а победитель.
Брент не был великодушен, но у него нехватало смелости на прямое нападение. Он подговорил кучку горожан, растолковав им, что Гарвей не только любимец короля, но и еретик, а с еретиками сторонники Кромвеля обращались не очень-то ласково. Толпа разграбила и подожгла дом Гарвея. В клубах дыма, в языках пламени, под дикие крики бесновавшейся толпы погибло все.
Гарвей остался на улице. Но это было еще полбеды. Он потерял библиотеку, рукописи, рисунки, препараты, инструменты. Он лишился не только оружия охотника, но и всех своих охотничьих трофеев, накопленных за время последней великой охоты за яйцом.
Что оставалось делать Гарвею? К счастью, у него были братья, а у братьев — большое торговое дело. Они дали Гарвею пай в торговле. Вскоре у врача завелись кое-какие деньжонки, которые быстро росли.
Гарвей переехал в предместье Ламбет, но научной работы не прекратил и сотнями изводил куриные яйца. Ланей уже не было. Пришлось заменить этих благородных животных более простыми — кроликами, собаками, кошками. И тут Гарвей познал на опыте, что у кролика, у кошки, у собаки развитие зародыша мало чем отличалось от такового у красавицы-лани.
Гарвей грустил в Ламбете, но по праздникам он позволял себе маленькое развлечение. Он ездил в гости к брату Элиабу, в деревню близ Ричмонда. Здесь он немножко гулял, а больше сидел вдвоем с братом и пил кофе. А когда брат навещал Гарвея, повторялось то же — братья сидели и пили кофе.
