И Ян нагибался над столом, где в стеклянной чашечке с водой лежала крохотная вскрытая вошь.
Он изучал ее много дней. Он нашел у нее даже «мозг», а брюшную нервную цепочку он без дальних разговоров назвал «спинным мозгом», хотя она и лежала не на спинной стороне, а на брюшной.
— Это замечательное животное, — повторял он. — Это одно из чудес творения.
Занявшись улитками, он изучил заодно и рака-отшельника.
Мягкое брюшко рака и раковина, в которую прячется этот рак, привели его к убеждению, что рак-отшельник — особая улитка.
— Брюшко мягкое, раковина есть — чего еще нужно? — и он присоединил рака-отшельника к улиткам, решив, что раковина — продукт деятельности самого животного. А чтобы пополнить исследование, изучил заодно и ракушек, прудовиков, лужанок и прочих настоящих улиток.
3
«Приезжай в Париж, — писал Яну его друг и покровитель Тевено, которому Сваммердам посылал длиннейшие письма, описывая в них все свои работы. — Я устрою тебя здесь, ты сможешь работать».
— Только попробуй! — ответил аптекарь, когда Ян заикнулся об отъезде в Париж. — Только попробуй!..
Тогда Ян решил умилостивить отца.
— Давай я приведу в порядок твою кунсткамеру, — сказал он. — Нужно там и расставить все по порядку, и починить кое-что.
Отец согласился, и Ян засел в пыльных комнатах.
Ну, и досталось же ему это дельце! Чего он только ни делал! Починки было столько, что для научной работы времени совсем не оставалось. Он клеил и подкрашивал, делал новые препараты, разыскивал редкости на замену уже изветшавших… Только изредка ему удавалось поработать часок-другой для себя.
Кое-как, между делом, ему удалось закончить свои исследования над женской маткой и пищеварением у рыб. Он послал свои сочинения об этом в Англию, в Королевское общество. Там их напечатали, и тотчас же по выходе их в свет на Яна обрушился Грааф, его старый приятель. Теперь-то он был уже знаменитостью, а Сваммердам — кто его знал толком?
И, как на грех, в это же время Сваммердаму подвернулись под руки книжонки прорицательницы Антуаннеты де-Буриньон. Сваммердам и раньше-то был религиозен, а теперь… Все перевернулось в его бедной голове! Он проникся невероятным почтением к прорицательнице и вступил с ней в переписку.
Неудачный спор с Граафом и другими, переписка с прорицательницей и вечные ссоры с отцом сказались на настроении Яна. Он впал в тоску.
— Суета все это, — вздыхал он, садясь за рабочий стол. — Суета, — повторял он, уставившись на листок папоротника. — Суета и всяческая суета, — продолжал Ян, осторожно оттягивая иголочкой какие-то буроватые пленочки на нижней стороне листа. — Суета… — начал было он и не окончил — из-под пленки посыпался какой-то мелким порошок.
— Ого! — воскликнул он, сразу забыв о «суете». — Ого!!!
Рассмотрев порошок в лупу, Ян решил, что это семена. Дело было занятное, и он принялся изучать и эти «семена» и те мешочки, в которых они помещались. Он немножко напутал. Это были не семена, а споры, но…
А там снова пыл ученого остыл.
— А зачем все это? Кого я хочу прославить? — вздыхал Сваммердам. — Себя или творца всего этого?..
И, подумав, решил:
— Себя!
— Тщеславие это… — сказал он сам себе. — Жалкое человеческое тщеславие, — и он отложил в сторону иголочки и увеличительное стекло. — Баста!..
Но страсть к исследованиям не унималась. Временами она с такой силой охватывала Сваммердама, что он не мог сопротивляться. И тогда он с жадностью и одновременно с отвращением принимался за работу. Сидя за столом, поставленным на открытом воздухе, с непокрытой головой и на самом солнечном припеке, он упорно ковырялся во внутренностях жука или блохи.
— Сядь хоть в тень, тебя удар хватит, — говорили ему.
— Ничто не должно затенять поле моего зрения, — отвечал он. — Видите, с какой мелочью я вожусь.
И он напрягал глаза изо всех сил. В глазах начинало рябить, так что Ян уже не мог разглядеть толком препарат. Шатаясь, он брел к себе в комнату отдохнуть.
— Микроскоп… — ворчал он. — На что он годен? Под него не подсунешь иголок, не уложишь целого жука или пчелу. Свои глаза вернее и удобнее.
И он портил глаза, пытаясь увидеть ими то, что другие видели только сквозь линзы микроскопа. И ему удавалось это. Лишь иногда он позволял себе роскошь пользоваться лупой.
