- Ну, ты, вставай, - сказал он.
Глава VIII
- Товарищ директор, - сказал милиционер, проталкивая меня вперед, споймал. Пьяный. Валяется. В канаве.
- Я не пьяный, - угрюмо сказал я. - И если бы вы меня не поймали, я сам пришел бы к вам и сказал: вот - я. Теперь я в ваших руках. Убейте меня. Теперь мне все равно. Я побежден.
- Ха, ха, ха!.. - захохотал милиционер, - ты бы пришел! Как же, держи карман! Ха, ха, ха!.. Товарищ директор, он бы пришел! Ха-ха-ха!..
- Ну, вот что, - сказал директор, - некогда мне с тобой тары-бары разводить. Хватает с меня и без тебя всяких делов. Живо на место, а то влеплю еще червонец по указу от 40-го года и дело с концом. Давай!.. - И он мотнул головой на дверь.
Я переступил порог, взглянул и перед глазами у меня поплыли, расплываясь, красные круги, эллипсы и звезды. Передо мной стояли, сидели, лежали и расхаживали абсолютно голые, полуголые и почти голые люди.
В последнюю минуту я подумал, что мне хотелось бы умереть одетым. Перед моим взором встал эшафот, воздвигнутый на шумной площади, окруженной толпой людей, провожающей в последний путь своего трибуна.
Но вспомнив, что на мне лишь пижамные штаны в золотую полоску по лазоревому полю и одна домашняя туфля с оторванным каблуком, я махнул рукой на все и двинулся к двери, куда, стуча зубами, стремились обреченные люди из категории абсолютно голых.
В это мгновение, расталкивая абсолютно голую очередь, к которой присоединился и я, выскочил обливающийся потом багровый татарин с одним глазом и стоящими дыбом волосами.
- Эй! - заорал багровый татарин, - какой такой есть человек вместо беглый!
Молчание. Люди, стоящие перед страшной дверью, смотрели друг на друга остановившимися от ужаса глазами.
- Эй! - заревел одноглазый татарин, - какой такой человек есть? Зачем молчит? Совсем хуже будет такой человек. - И вдруг, встретившись со мной взглядом, он, не отводя от моего лица единственного своего глаза, двинулся ко мне, багровый, окутанный паром и с дико вздыбленными седыми волосами.
- Помогите! - тихо вскрикнул я и в ужасе попятился назад.
Одноглазый татарин схватил меня за плечо раскаленной рукой и зловеще кивнул кому-то, стоявшему сзади. Через мгновение передо мной вырос человек, державший в каждой руке по огромной бритве.
- Какой такой человек этот есть? - спросил татарин.
- Этот самый, - сказал палач и равнодушно почесал подмышкой. - Это заместо Алехи Кривого наняли. Алеха, значит, убег, а этот заместо его. Только уж больно жидковат. Не стерпит. - Он нагнулся, что-то высмотрел на моем животе и, сморщив нос, сказал: - Жила у него хлипкая, не стерпит. Голая толпа вокруг нас заспорила:
- Нет, этот не стерпит. Антисемент. У ихнего брата завсегда жила хлипкая.
- Ничего, малость пообвыкнет.
- Какой? Этот? Да он в первочасье в портки наложит.
- Снимай штаны, - скомандовал татарин.
Я сжал кулаки и не шевельнулся. Палач попробовал бритву на собственном затылке.
- Снимай штаны, - рявкнул татарин.
Палач несколько раз скользнул по ремню бритвой.
Татарин, видя, что я по-прежнему не шевелюсь, дернул мои штаны. Шелк с треском порвался. Я остался в одной домашней туфле с оторванным каблуком.
Палач, держа в вытянутой руке бритву, медленно приблизился ко мне, нагнулся и протянул руку. Я взвизгнул и толкнул его ногой в лицо.
- Ты чего, ошалел что ли? - обиженно спросил человек с бритвой, поднимаясь с полу и запихивая в рот протезированную челюсть, - вроде псих какой-то. Придет директор, с ним объясняться будешь. Веди его, Азамат.
Я наклонился над своими разбитыми очками.
- Для гигиены, дурак, - сказал кто-то из толпы. - Учит их советская власть культуре, учит, учит, а все толку нет.
- Шайтан человек совсем есть, - проворчал татарин, покачивая головой, и, схватив меня за руку, потащил за собой.
Горячим паром, визгом и лязгом обдало меня. В раскаленном тумане бродили бледно-красные тени. На каменных лавках лежали полумертвые люди с безнадежно и уже безразлично запрокинутыми головами. И этих людей били, щипали, обливали кипятком или, возможно, расплавленной серой и царапали такие же, как и они, несчастные голые люди.
