Владимир Иванович Болысов с благодарностью вспоминает внимательное и доброжелательное отношение со стороны Владимира Николаевича к военным представителям на предприятии:
«Он высоко ценил и уважал труд военных представителей, внимательно относился к их мнениям и предложениям. Если они были недостаточно обоснованными или ошибочными, то воспринимал довольно спокойно, объясняя детально, как учитель, почему нельзя их принять. Он с удовольствием передавал свой опыт и знания. Видимо, педагогический дар унаследовал от родителей. Приглашая на то или иное совещание, встречу со своими коллегами-учёными или генеральными конструкторами, Владимир Николаевич добавлял: “Вам это будет полезно”. И действительно, это были мастер-классы умения найти согласованное решение при изначально противоречивых мнениях участников совещания. Интересны и полезны были его размышления в частных беседах о направлениях развития ракетно-космической техники, её будущем, роли этой техники в обществе. Он обладал, сродни шахматистам, удивительным образным мышлением, только, в отличие от них, в технике. Складывалось впечатление, что подчас интуитивно чувствовал, куда направлять усилия, какими должны быть решения. Всегда восхищал диапазон и масштабы его замыслов и проектов, которые вот уже на протяжении десятилетий сохраняют свою значимость для обороноспособности государства».
По мнению большинства соратников и потомков, это был исключительно энергичный, всесторонне ориентирующийся в ракетостроении, смежных науках и связанных с вибрациями темах учёный. Заметим, что Н.С. Хрущёву хватало ума и такта не дискутировать с В.Н. Челомеем, как не дискутировал он, скажем, с А.Н. Туполевым или Ю.Б. Харитоном. По-видимому, ему была очевидна та пропасть в знаниях, во взглядах на суть проблемы, что разделяла его и других людей, в особенности специалистов. Общение с Хрущёвым, возможно, наложило на характер Челомея отпечаток исключительности его требований. Объяснять чиновникам, почему он выдвигает именно такие требования, Владимир Николаевич не имел ни сил, ни времени, ни желания. Действительно, он был специалистом в области технических знаний, сумма которых была доступна лишь очень немногим людям ввиду их природных способностей.
Б.Н. Натаров вспоминал, что однажды попал с ним на обсуждение программы ЛКС. Обсуждение это велось в стенах ВПК в конференц-зале председателя ВПК Л.В. Смирнова. Обсуждение, как это часто бывало при участии Челомея, быстро стало жарким, и кто-то из оппонентов, распетушившись, бросил упрёк: «Ну как же вы называете программу ЛКС экономичной, если собираетесь выводить её на орбиту тяжёлой ракетой УР-500?» Несколько присутствующих поддержали выступавшего. В то время очень популярна была так называемая «двухсамолётная» схема, впоследствии частично реализованная американцами в «Шаттле». А ведь предложение Челомея по ЛКС было фактически готовым решением СОИ, так как носитель у нас был ещё за полтора года до того, как на эту тему начал фантазировать президент США Р. Рейган. Владимиру Николаевичу очень не понравился ход разговора: ледяным голосом, с ощутимыми дальними громами, он резко произнёс: «Вы что, меня здесь судить собрались!» Это впечатлило даже невозмутимого, всегда спокойного, абсолютно владевшего аудиторией Л.В. Смирнова, немедленно смягчившего обстановку.
Отличное техническое образование и большие успехи, которых Владимир Николаевич как учёный достиг уже в ранней молодости, конечно, наложили на него отпечаток некоторой самоуверенности, когда он не считал для себя важным объяснять свою точку зрения другим людям, в особенности неспециалистам — чиновникам, чьё расположение или хотя бы нейтралитет порой были так необходимы.
Можно предположить, что неприязненные отношения с Устиновым имели в своей основе нежелание Владимира Николаевича доказывать что-то в своей тонкой и сложнейшей науке с недоверием относящемуся к нему чиновнику. Жёсткое отношение со стороны Дмитрия Фёдоровича можно отнести к стремлению поддержать конкуренцию в отечественном ракетостроении — ведь бывал же и сам Челомей весьма жёсток со своими ближайшими помощниками.
