Он передохнул и продолжал:
— Я выработал себе верный план. Я продумал его во всех мелочах. Но беспокоило меня одно: как поступить с Калерией? Берсенев — не такая уж распространенная фамилия, чтобы Калерия не отыскала брата. Наверняка она что-то предпримет. И тогда я решил сам написать ей. Написать от имени Ивана. Решил сам разыскивать ее. Мои письма остались без ответа. Из розыска пришла открытка, что такая гражданка по указанному адресу не проживает. На какое-то время я успокоился. Ты знаешь, Нина, как я привыкал к новому имени... Много лет я не отзывался, когда называли фамилию Берсенев, всякий раз оправдываясь контузией. Но после того как я очнулся там, в лазарете, я ведь ни на одно мгновение не терял слуха! Да, я всегда все слышал. Но фамилия Берсенев напоминала мне, что я живу чужой жизнью, что я делаю все время то, что, может быть, делал бы этот рассудительный тихоня, несчастный братец моей нареченной... Я сказал — тихоня. Но он не был тихоней! Нет! И вряд ли он стал бы ревизовать сберкассы...
Он было умолк, но вдруг выкрикнул:
— Сорок лет! Боже! Сорок нескончаемых лет!.. Так кто же, кто, я тебя спрашиваю, смеет перечеркивать их?!
Сестра высвободила свои руки из его больших ладоней.
— Не кричи, — сказала она спокойно. — И не волнуйся зря. Может быть, просто кто-то над тобой подшутил. Или кто-то ищет с тобой связи...
— Связи? Да на кой черт я кому-то сдался! Из наших никто не знает, что я Берсенев. Оленева давно похоронили. Я же все эти годы был нем как рыба... Нет, Нина, и шуткой тут тоже не пахнет.
Он опустился на стул с высокой спинкой, откинул назад голову, прикрыл глаза. Потом резко вскочил.
— Где конверт?
Сестра подала.
Он сунул его почти под самую лампу под низким абажуром.
— Опущено в Москве. В центре...
— Ну и что?
— Докопались...
— Может, Калерия?..
— Нет. Это — вексель. Пора платить.
— Уезжай.
Иван Андреевич криво улыбнулся.
— От Оленева или от Берсенева? — спросил он тихо.
— Все равно, — сказала сестра. — Пройдет время, и все уляжется. Помнишь, какой-то чудак разыскивал Берсенева в тридцать восьмом? Ты же убедил его, что он ошибся...
— Время уже прошло. Если эта бумажонка оттуда, — Иван Андреевич помахал в воздухе крупным указательным пальцем, — никакие километры меня не спасут. У них, наверняка найдется моя фотография... Надо ждать здесь. Им, видимо, тоже хочется, чтобы я поскорее засобирался в дорогу... Но я этого не сделаю. Нет! Доказать, что я не Берсенев, не так-то просто.
Он походил по комнате, остановился и пристально посмотрел на сестру.
— Это счастье, что ты мне родная только наполовину и никакого отношения к фамилии Оленевых не имеешь, дорогая Нина Алексеевна... — проговорил он и захохотал.
Сестра отшатнулась и сразу словно съежилась.
— Господи... — прошептала она еле слышно.
— Не бойся. Ни один волос не упадет с твоей птичьей головки. Только спрячь свою кислую мину и веди себя как всегда. — И, подумав, добавил: — До сих пор без посторонних я разрешал тебе называть меня Сержем. Теперь это имя ты должна намертво забыть. Поняла?
Нина Алексеевна безмолвно кивнула.
За ужином, который сестра собрала, как всегда, тщательно, Иван Андреевич повторял одну и ту же фразу!
— А все-таки жаль...
Спать легли рано.
Чтобы успокоиться и забыться, Иван Андреевич принял снотворное.
Утром он ушел на работу, не зайдя в комнату сестры, как делал обычно.
Дверь за ним захлопнулась, и Нина Алексеевна встала, чтобы наложить цепочку.
В раздумье она постояла некоторое время в прихожей, потом решительно направилась в комнату брата. Справа, на стене, над письменным столом висел отрывной календарь. Число на нем было вчерашнее. Нина Алексеевна оторвала листок, подошла к свету и прочла:
«40 лет со дня освобождения города Грозного от деникинских банд».
— Та-ак... — протянула она в раздумье вслух. — А при чем здесь Новороссийск? При чем Берсенев?
