О, как любит народ свою великую дочь! В черном платье, с высоко поднятой головой, не пригибаясь под франкистскими пулями, обходит она защитников республики, для каждого находит приветливое слово, пригубит вино из солдатской фляжки, разделит горбушку хлеба, скажет просто, по-женски, как скучают по ним жены и дети, как ждут их с победой — и удесятеряются силы бойцов. Тесно обступают они свою любимицу, А она говорит горячо, страстно: «Никто никогда не мог до конца победить народ, который борется за свою свободу. Можно превратить Испанию в кучу развалин, но нельзя превратить испанцев в рабов… Вы говорите, у вас мало снарядов, — а чем боролись русские рабочие и крестьяне против своих фашистов и иностранных завоевателей? Они захватывали патроны и снаряды у противника… Придет время — и наше дело победит. Знамя демократической республики будет реять над всей Гвадаррамой, над минаретами Кордовы, над башнями Севильи».
Уже в темноте Долорес возвращается в Мадрид. Проводить ее вышли все, кроме часовых.
На этом участке фронта враг встретил особо упорное сопротивление республиканцев.
Не мог тогда Ваупшасов знать, что судьба вскоре снова сведет его с Пасионарией. Вдруг последовал неожиданный вызов с фронта в Барселонский горком партии, а потом и в ЦК. Попросили принять на себя новую, не менее важную обязанность — возглавить охрану членов Политбюро, и прежде всего Ибаррури, жизни которой открыто угрожали предатели народа. Поначалу Долорес, не привыкшая к опеке и контролю, протестовала, пыталась ускользнуть от Ваупшасова. Пришлось Станиславу Алексеевичу специально поговорить с ней. Объяснил, что жизнь ее принадлежит республике, она как член партии обязана подчиняться партийной дисциплине, и он, призванный гарантировать безопасность своей подопечной, выполнит поручение ЦК во что бы то ни стало. Долорес смирилась. С той поры Ваупшасов был рядом с ней, видел, с каким восторгом встречали ее везде простые испанцы, навсегда запомнил — высокую, гордую, с орлиным взглядом.
— А слышал бы ты, Морозкин, как она говорила, — продолжал свой рассказ Ваупшасов. — Горела сама, воспламеняла других. Факел, огонь! Кстати, ты знаешь, что ее сын Рубен учится у нас в военном училище? Готовится воевать с фашистами на советской земле, как мы воевали с франкистами на его родине,
Помолчали, думая всяк о своем. Небо усыпали звезды, неслышно раскачивались под ветром вершины сосен.
— Я вот о чем размышляю, Станислав Алексеевич, — заговорил комиссар. — Жизнь твоя соткана из событий одно другого ярче и значительней. Много стран повидал. А сколько разных людей прошло перед тобой. Знаешь, вот кончится война, начну писать я о тебе книгу.
Ваупшасов улыбнулся:
— Ну, брат, ты меня развеселил. Из тебя, может, и получится Фурманов, да я не Чапаев. Давай спать лучше, вставать скоро.
Утром Ваупшасову сообщили добрую весть. Группа партизан под началом подрывников Сермяжко и Усольцева подорвала около станции Жодино воинский эшелон немцев.
— Пятьдесят два вагона с техникой пущены под откос. Паровоз кверху колесами. Двадцать два фашиста убиты, столько же ранены. Движение на дороге остановлено.
Командир передал рапорт в Центр. Вскоре радисты приняли ответ: «Советское правительство благодарит славных партизан и желает им новых успехов и подвигов во славу нашей социалистической Родины. Представьте отличившихся к наградам».
По этому поводу выстроили отряд. Ваупшасов говорил негромко, бойцы ловили каждое слово:
— Москва рядом с нами. Она слышит нас, знает о нас. Ответим на ее привет и внимание двойным и тройным ударом по врагу. Не забывайте, что каждый разбитый здесь эшелон — это помощь нашей героической Красной Армии, ломающей хребет фашистскому зверю, там, на фронте.
В конце апреля 1942 года отряд Ваупшасова прибыл к месту назначения — в леса Логойского района, недалеко от Минска. Дошли без потерь, если не считать трех раненых. Сказались опыт командира, его предусмотрительность и чрезвычайная осторожность в условиях повышенной опасности. Он не допускал горячности, удерживал бойцов от неоправданного риска. Каждую, пусть самую малую операцию, продумывал во всех деталях, предугадывая любые возможные осложнения. И теперь не без чувства гордости Ваупшасов вспоминал сказанные в Москве перед походом слова одного начальника: «Если доведешь, майор, свой отряд до Минска хотя бы в половинном составе, будешь героем». Отряд сохранен полностью, больше того, за время своего перехода вырос почти вдвое.
