Принимают и бессловесного Алексея Степановича Молчалина. Он скромен, тих, незаметен. Вроде и непохож, а присмотришься повадки те же:
Там моську вовремя погладит,
Тут в пору карточку вотрет,
В нем Загорецкий не умрет!..
Услужливый Молчалин обладает ценнейшим капиталом: умеренностью и аккуратностью; этот капитал при любых обстоятельствах дает ему и его потомкам хороший процент. Есть у него и еще одно приятное свойство — готовность до гроба служить всякому, кто «кормит и поит, а иногда и чином подарит». Он даже готов представляете! — принять вид любовника «в угодность дочери такого человека». Да и как же иначе? Это — наследственное:
Мне завешал отец:
Во-первых, угождать всем людям без изъятья —
Хозяину, где доведется жить,
Начальнику, с кем буду я служить,
Слуге его, который чистит платья,
Швейцару, дворнику, для избежанья зла,
Собаке дворника, чтоб ласкова была.
Под стать этой парочке и Адам Петрович Шприх, одно из действующих лиц драмы М. Ю. Лермонтова «Маскарад». Работая над пьесой, Лермонтов не только в целом учел художественные открытия автора «Горя от ума», но и, как выяснили историки литературы, выбрал для Шприха тот же оригинал, что и Грибоедов для Загорецкого. Это А. Л. Элькан — человек, известный в петербургских салонах, меломан, полиглот, фельетонист, имевший скандальную репутацию и бывший, по некоторым сведениям, агентом охранки. С него же, кстати, списывал популярный автор того времени О. И. Сенковский, выступавший под псевдонимом «Барон Брамбеус», персонажа своей повести «Предубеждение» Шпирха.
Будучи уже знакомы с Загорецким и Молчалиным, мы без труда приметим в Шпирхе Сенковского их близкого родственника, а в Шприхе Лермонтова — достойного продолжателя семейства. Вот как представляет автор «Предубеждения» своего героя читателям: «Шпирх служит в каком-то приказе, снимает в наймы какие-то домы в каких-то улицах, уступает знакомым людям какие-то товары, продает в полубутылочках какие-то вина и беспрестанно занят какими-то делами. Он француз в тех домах, где обожают французов, даже таких, как он, и немец с теми, кто бранит всё французское. По воскресеньям и в большие праздники он бывает русской… У него всё исчислено на рубли и копейки. А его мозг? его плоский мозг устроен наподобие счетной доски».
Весьма схоже в «Маскараде» описан и Шприх:
…Человек он нужный,
Лишь адресуйся — одолжит…
Со всеми он знаком, везде ему есть дело,
Все помнит, знает все, в заботе целый век,
Был бит не раз, с безбожником — безбожник,
С святошей — езуит, меж нами — злой картежник,
А с честными людьми — пречестный человек.
От «Горя от ума» до «Маскарада» — десять с небольшим лет. Драма Лермонтова написана в 1835–1836 гг., опубликована, хотя и в неполном виде, в 1842-м. В том же году вышли из печати «Похождения Чичикова, или Мертвые души», представившие русскому читателю героя, которого он доселе не видывал.
Хотя погодите. Кое-какие черты гоголевского персонажа нам уже знакомы. Вспомните советы родителя, данные при вступлении в жизнь Алеше Молчалину, и перечитайте наставления Чичикова-отца юному Павлуше: «…учись, не дури и не повесничай, а больше всего угождай учителям и начальникам. Коли будешь угождать начальнику, то, хоть и в науке не успеешь и таланту Бог не дал, всё пойдешь в ход и всех опередишь. С товарищами не водись, они тебя добру не научат; а если уж пошло на то, так водись с теми, которые побогаче, чтобы при случае могли быть тебе полезными. Не угощай и не потчуй никого, а веди себя лучше так, чтобы тебя угощали, а больше всего береги и копи копейку: эта вещь надежнее всего на свете…»
Чичиков, как и Молчалин, крепко запомнил эти слова, они «заронились глубоко ему в душу». Вот и в губернском городе Павел Иванович сумел приноровиться и к обществу в целом, и к каждому мало-мальски нужному ему человеку. «Приезжий, — замечает Гоголь, — во всем как-то умел найтиться и показал в себе опытного светского человека. О чем бы разговор ни был, он всегда умел поддержать его: шла ли речь о лошадином заводе, он говорил и о лошадином заводе; говорили ли о хороших собаках, и здесь он сообщал очень дельные замечания; трактовали ли касательно следствия, произведенного казенною палатою, — он показал, что ему небезызвестны и, судейские проделки; было ли рассуждение о бильярдной игре — и в бильярдной игре не давал он промаха; говорили ли о добродетели, и о добродетели рассуждал он очень хорошо, даже со слезами на глазах; об выделке горячего вина, и в горячем вине знал он прок; о таможенных надсмотрщиках и чиновниках, и о них он судил так, как будто бы сам был и чиновником и надсмотрщиком. Но замечательно, что он все это умел облекать какою-то степенностью, умел хорошо держать себя. Говорил ни громко, ни тихо, а совершенно так, как следует. Словом, куда ни повороти, был очень порядочный человек».