— Мама хотела, чтобы я играл на скрипке, — признался Минц.
— А вы?
— Я хотел стоять в воротах нашей городской футбольной команды, но я был толстым мальчиком, и меня не брали.
— Представьте себе, что биология добилась того, чтобы соединить, казалось бы, несоединимое — человека и его призвание.
— А если поздно?
— Никогда не поздно, — сказала Ольга.
За стеной послышался шум. Кто-то кричал, рычал — мучился.
— Не все так гладко, как хотелось бы, — сказала Ольга.
— Если вы предлагаете человеку выполнить его желание…
— Не совсем так, Лев Христофорович. Мы не можем исполнять желания. Мы можем показать человеку, к чему лежит его душевная склонность. Ведь каждый из нас рожден выполнить какую-то функцию в муравейнике, именуемом человечеством. И когда он выполняет эту роль, он счастлив. Или почти счастлив. Но знает ли человек об этом? И я вам должна сказать, что величайшим изобретением Гургена Симоновича и было проведение черты между тем, что человеку кажется, и тем, к чему он на самом деле предназначен. Вот вы мне сказали, профессор, что хотели стать вратарем. Но разве вы знаете, ради чего вы родились на свет? Да вы можете и не подозревать.
— Значит, — догадался Минц, — если я приду к вам и скажу, что чувствую в себе извечное стремление стать вратарем, вы не обязательно со мной согласитесь?
— В подавляющем большинстве случаев мы с вами не согласимся… Но не будем спорить.
— И на самом деле, — величие и простота идеи поразили Минца, — вы дадите человеку возможность проявить себя не в том, в чем он хочет, а в том, к чему он рожден.
— Гениально! — воскликнула Ольга.
Из-за стены донесся рев.
— Но что это?
— Это ошибка, в жизни всегда есть место ошибкам. В медицине тоже.
— Это человек?
— Почти. — Ольга отвернулась к окну. Ей не хотелось отвечать.
— Ну нет, голубушка! — вспыхнул Минц. — Извольте открыть ваши карты. Что случилось?
— Пойдемте посмотрим, — сказала Ольга. Она поднялась и открыла незаметную дверцу за спиной, что вела в соседний кабинет. Половина того кабинета была отгорожена крепкой железной решеткой, как в полицейском участке Лос-Анджелеса.
За решеткой метался почти обнаженный растрепанный гражданин, который надрывно лаял и кидался на медбрата, пытавшегося угостить его бутербродом с красной икрой, нанизанным на конец шампура.
— Он полагал, — шепотом сообщила Ольга, — что всю жизнь мечтал стать дрессировщиком диких животных. А оказалось, что внутри него заложена программа сторожевой собаки. Мы не смогли этого определить заранее. Вот и попались. Теперь придется сложным путем превращать его обратно в воспитателя детского садика.
Человек оскалился и зарычал.
— Но он счастлив? — догадался Минц.
— Счастлив, — сказала Ольга.
— Может, пускай он останется…
— Вы с ума сошли! Он же полгорода перекусает!
Минц с Ольгой вернулись в ее кабинет.
— Ох, и устала я, — призналась женщина. — У нас уже капсул не хватает, мы с ног валимся…
— Каких капсул?
— За ухо каждому пациенту мы вшиваем капсулу в шесть миллиметров длиной. Она дает постоянное безвредное излучение и вскоре рассасывается в организме.
— И в ней?
— В ней освобождение от комплексов и заблуждений, а также элементарный набор навыков и умений в выбранной области поведения.
— Как же вы можете заранее определить?
— Если бы вы знали, как мало у людей вариантов поведения!
Больной за стеной жалобно тявкал.
— Проголодался, бедненький, — вздохнула Ольга.
— А еще бывали неожиданные превращения? — спросил Минц.
— Врачебная тайна, — ответила Ольга.
— Значит, бывали…
Вместо ответа Ольга бросила на Минца пронизывающий взгляд и спросила:
— А не желаете ли, профессор и почтенный член-корреспондент, проверить на себе действие капсулы?
— И окажется, что я на самом деле мечтаю разводить золотых рыбок?
— Может быть, имеет смысл переключиться?
— Я никогда не соглашусь с вами! — резко возразил Минц. — Моя деятельность приносит пользу миллионам людей. Мои изобретения занесены во все реестры. Не исключено, что меня вот-вот выдвинут на Нобелевскую премию. А из-за какого-то мелкого генетического дефекта вы лишите меня любимого дела, а народ — моих изобретений?
