ХОКАН: Но именно за это публика нам и платит.
АНЖЕЛА: (голос за кадром) К тому же это единственное, на что ты способен.
РАГНАР: Кто это там? (Щурится, пытается разглядеть говорящего. Все это время Анжела молча наблюдала за репетицией в глубине сцены. Выходит, направляется к Рагнару). Ах, это ты? Слушай, придержи язык. Я взялся за это шоу, потому что оно крайне важно для моего творческого развития.
АНЖЕЛА: Черта с два! Это просто единственное, что тебе осталось. Откажись ты прочесть эту дрянь, и тебя вышвырнут со сцены.
РАГНАР: Это ложь.
АНЖЕЛА: Последние десять лет это всегда было правдой. Кроме того, никто не станет смеяться над твоей грязной шуткой.
РАГНАР: Да? Почему это?
АНЖЕЛА: А что здесь смешного?
РАГНАР: Как что смешного? Тот, кому доведется провести со мной ночь, переживет нечто вроде клинической смерти?! Это безумно смешно! Разве не так, Хокан?
ХОКАН: Да-да.
РАГНАР: Просто обхохочешься. Объясни ей, что тут смешного, Хокан.
ХОКАН: Видишь ли, это такая же шутка, как про того парня, который пытался доставить женщине удовольствие своим, хм, пальцем и уронил туда кольцо. Пытаясь его найти, он запустил внутрь руку, сначала до запястья, потом до самого локтя, а потом залез весь целиком. Он блуждал там, блуждал, пока не повстречал другого парня, у которого спросил: «Не видал ли ты мое кольцо?». А тот в ответ спрашивает: «А ты не видал моих дозорных?» (хихикает, неуверенно поглядывая сначала на Анжелу, затем на Рагнара).
АНЖЕЛА: (не поведя и бровью) Во всяком случае это смешнее.
РАГНАР: Просто потому, что это старый анекдот. Старый, избитый, с длиннющей бородой.
АНЖЕЛА: Ну и что? Что в этом удивительного? Он такой же, как все мы.
РАГНАР: (щелкнув пальцами) Здорово! «Такой же, как все мы». Эту остроту стоит вставить куда-нибудь. Вначале плоско пошутить, а затем сказать: «Фу, какой старый анекдот. Избитый, с длиннющей бородой». Потом вдруг сделать серьезное лицо, посмотреть зрителям прямо в глаза и добавить: «Такой же, как мы все. А если кто-то и молод, то и он однажды состарится». А после спеть «Аккордеон» Эдит Пиаф. (Напевает песню). Отлично. Мы заплатим тебе за эту находку.
ХОКАН: Нет-нет, это нам не годится.
РАГНАР: Годится и еще как. Спасибо, Анжела!
ХОКАН: Посмотрим.
АНЖЕЛА: Ненавижу тебя.
РАГНАР: Спасибо, что пришла, Анжела, для меня так важно твое мнение. (Нарочито отворачивается от Анжелы, давая понять, что разговор окончен. Обращается к Хокану): Так, ну что же дальше? Может, мне спеть? Скажем, вот это:«What now my love»?
ХОКАН: Нет, петь еще рано.
АНЖЕЛА: (уходит, напевая) What now my love, now that you left me…[6]
ХОКАН: Она что, с утра уже навеселе?
РАГНАР: Раз она поет, значит, уже пьяна.
АНЖЕЛА: (Останавливается. Злой сарказм Рагнара, как всегда, глубоко ранит ее. Словно прямой удар в спину. В гневе она поворачивается.) Это я брала тебя с собой на концерты Джуди Гарленд. Это я научила тебя любить Пиаф.
Рагнар и Хокан обмениваются ухмылками.
ХОКАН: Анжела, милая, нам надо репетировать.
АНЖЕЛА: (Кричит) На этом месте должна была быть я!
В приемной похоронного бюро за столом сидят три сестры и женщина-священник. Маргарита в рабочей одежде стоит за стойкой в соседней комнате, она заполняет бланки и что-то пишет в блокноте формата А-4.
ЭВА: (с безграничным удивлением. Словно с трудом что-то припоминая) Каким был отец?..
ЖЕНЩИНА-СВЯЩЕННИК: Да, что можно сказать о вашем отце? Каким он был человеком? Я, конечно, видела его несколько раз в последнее время, но он был уже очень болен.
ЛИЗА: Об отце? (смотрит на Гуннель).
Женщина-священник смотрит на Гуннель. Все смотрят на Гуннель.
ГУННЕЛЬ: Не надо на меня смотреть.
ЛИЗА: (еще более теряясь и смущаясь. Затем вдруг ее осеняет): Он любил море!
ЭВА: (с облегчением) И морские путешествия. Он любил плавать по морю.
ЛИЗА: Собственно, сообщение о его смерти в газете следовало бы разместить не под крестом, а под парусной яхтой. Прошу прощения, ведь папа ведь не был верующим.
ЭВА: А это неизвестно.
ЖЕНЩИНА-СВЯЩЕННИК: (складывая руки на груди и слегка откидываясь назад с несколько обиженным видом, затем снова склоняясь к сестрам).
