Чаткальский тигр - страница 186

…Давно сиджакцы не видывали такого тоя. Музыка и пляски сменялись аскией — состязанием острословов и взрывами смеха, песни — веселыми притчами о похождениях Насреддина-афанди. Гости начали разъезжаться, когда уже совсем рассвело…

Шестого ноября над освещенной солнцем долиной, где шелково голубеет извилистая лента стремительного Чирчика, раздались отрывистые звуки карнаев. На центральной площади Чарвака молодые карнайчи в полосатых бекасамовых халатах, повязанных расшитыми бельбагами, надувая щеки, изо всех сил дули в длинные трубы, плавно поворачивая их то вправо, то влево, то направляя ввысь, прямо к небу, держа на одних губах. Торжественные голоса карнаев подхватывал ветер, скользящий с окованных льдом вершин, и как добрый вестник во весь дух мчался в горные селения, оповещая людей о начале великого празднества. «Чарвакская ГЭС построена! Чарвакская ГЭС вступила в строй!.. По-бе-да-а!..» — вторили трубы.

К площади начали стекаться толпы людей. С флагами, плакатами. С песнями, весельем. В четыре часа пополудни начался митинг…

На трибуну взошли почетные строители, члены правительства и ЦК партии республики. Поднимаясь по ступенькам, Караджан вдруг заметил в толпе Ишларбека Сапчабашева. Тот стоял, прячась за чужими спинами. Надвинул кепку по самые глаза, чтоб не узнали. Может, кто-то и не узнал его. Но Караджан в многотысячной толпе всегда отличит Сапчабашева. Если в арбуз снизу воткнуть две палки, а поверх положить картофелину — вот вам и эта особа. Что он тут делает? Недаром говорят, у прощелыг не бывает совести. Разве сегодня таким здесь место? Собрались те, у кого еще горят ладони и ломит в плечах от работы, у кого окаменевшие мозоли не сходят с рук. А Сапчабашев всю жизнь лезет из кожи, чтобы делать поменьше, а получать побольше. И упавшего хлопка с дороги не поднимет, боясь надорваться. Пусть пыжатся другие — он же будет пожинать лавры. Не жалея энергии, разглагольствует он с трибуны. Не было собрания, чтобы Сапчабашев не выступил. В беседах с доверенными людьми он любил вспоминать, что история знает случаи, когда речами завоевывали целые города. Мня себя искусным оратором, стоял, вцепившись в трибуну, будто его кто-то собирался оттащить силком, и говорил, говорил, вытирая обильный пот, бегущий с красного лица. Говорил, не обращая внимания на хохот в зале и усмешки. Неспроста один из сотрудников управления как-то в шутку заметил, что в мозгу у заведующего отделом снабжения Сапчабашева непомерно развилась клетка, заставляющая его витийствовать.

Но беда в том, что поначалу многие верят таким прохвостам. На что проницателен Георгий Исаевич Садовников, и тот поверил ему, когда он вероломно оклеветал Караджана. Видимо, любая ложь до поры до времени кажется истиной, тем более если рядят ее в шелковые одежды правды и она блестит, переливаясь. Попробуй-ка разгляди, что под оболочкой! Только когда сабля времени рассечет шелковый покров клеветы и в пламени терпения сгорят муки, доставленные ею, человек вновь возрождается, как птица Феникс из пепла. Но в сердце его нет-нет да и заноет рубец…

С трибуны выступали секретарь ЦК партии, начальник управления Чарвакской стройки, передовые рабочие. Их голоса, усиленные громкоговорителями, звучали но всей долине. Горы откликнулись им многократным эхом.

Задумавшийся Караджан Мингбаев вздрогнул, когда произнесли его фамилию и дали слово. Он не продумал заранее, о чем будет говорить. Немного растерялся. Но на память пришли друзья, соратники, без которых он не смог бы свершить и толики того, что сделал. Стал говорить о них. Голос окреп. Глаза сияли. Откуда и слова брались! Сердце диктовало. Никогда еще не был он столь красноречив. Слова летели над заполненной людьми площадью, алой от транспарантов и знамен, над Чарваком, над горами. Как вольные птицы летели его слова. И навстречу ему, словно поток, прорвавший запруду, хлынули рукоплескания.

К микрофону подошел Амир Равнак. Люди сразу узнали полюбившегося поэта. Он был взволнован, лицо — вдохновенно. Ветер шевелил седые пряди. Придерживая микрофон одной рукой, он слегка прокашлял горло и негромким хрипловатым голосом стал читать отрывок из своей поэмы.