— Ну, вот оно, мое любимое, наконец-то!
— Нельзя ли вернуться к вашему прошлому, мистер Джессон?
— О, если б это было возможно! — ответил он и запустил пальцы в жестянку с печеньем.
— Тогда хоть по крайней мере объясните, как вы приобрели все это, — сказал я и махнул рукой в сторону салона.
— Так и быть. — Он указал на массивное бюро. — Видите вот этот «кнорпельверк» с совершенно прелестным встроенным письменным столиком? Наткнулся на него в одной лавке неподалеку от Рингштрассе.
— Я имел в виду другое. Откуда взялись деньги?
— Да будет вам известно, я еще в нежном возрасте был «вполне прилично обеспечен». Так, во всяком случае, предпочитала называть это моя матушка.
— Имущество, управляемое по доверенности?
— Ну, можно сказать и так, хотя никаким доверием здесь не пахло. Просто мама настояла на получении пожизненной финансовой поддержки для нас обоих, когда поняла, что вышла замуж за негодяя и смертельно-скучного человека.
— Как давно это было?
— Да какая, в сущности, разница! Единственное, что вам надо знать: мать заключила это соглашение потому, что они с отцом постоянно ссорились. Даже из-за моего имени, о чем я знаю с ее слов. Мама хотела назвать меня Бартоломью в честь своего любимого дяди, орнитолога, известного какими-то выдающимися исследованиями болотных птиц штата Небраска. Но отец был против и хотел, чтобы меня назвали Генри, в его честь.
— И в честь его отца, вашего деда?
— Нет, слово «третий» появилось в моем имени значительно позже. При крещении мне дали имя Генри Форд Джессон-младший, это должно подсказать вам дату моего рождения. В ту пору в Диаборне, штат Мичиган, мальчики-младенцы под именем Генри Форд такой-то и такой-то выходили из родильных палат, как легковые автомобили с конвейера.
— Я так понимаю, Генри-старший имел отношение к автомобильному производству?
— Лишь косвенное. Был связан в основном с металлургической промышленностью.
— «Металлолом Джессона»? Ах вот оно что! Теперь понимаю, как вам удалось определить происхождение стального гвоздя в пустом отделении шкафчика.
Джессон кивнул.
— Мой отец стремился вовлечь меня в семейный бизнес. И одним из инструментов воздействия была специальная оловянная палочка, которую он называл «мотиватором». Он постоянно носил ее с собой.
— Так вы хотите сказать, он вас бил?
— При каждом удобном случае. Большую часть детства я провел, прячась от него под большим дубовым столом. Сидел там и играл в камушки. У меня их была целая коллекция. Поверьте, человек вовсе не чувствует себя таким уж одиноким, находясь в безопасном замкнутом пространстве.
— Ну а мама? Неужели она ничего не могла поделать?
— Отчего же. Она старалась, причем довольно часто. Но это лишь усугубляло положение. Отец был страшно вспыльчивым, жестоким человеком, не чурался самых грубых и непристойных выражений. Но и матушка тоже была очень сильной личностью и упрямо гнула свою линию. Костюмчики-матроски, уроки танцев, французского и верховой езды на ферме. Не стану упоминать диеты, на которых мне доводилось сидеть. Можно лишь сказать, что мама запрещала мне абсолютно все, что имело хотя бы какой-то вкус, особенное сладкое. — Джессон подошел к шкатулке из панциря черепахи и приподнял крышку. — Вот видите? Мама настояла, чтобы я клал сюда никель всякий раз, когда допущу грамматическую ошибку. Каждое неверно написанное слово, каждый промах означали неизбежное путешествие к этой бонбоньерке, где, можете мне поверить, никогда не было ни одной конфетки.
— И все равно с отцом бы вам, наверное, было еще хуже.
— Не знаю, не уверен. — Джессон сунул в рот мятный леденец. — Расскажу вам один случай. Мне тогда было восемь, и как раз в тот год отец перевез нас и весь свой бизнес из Мичигана в Нью-Йорк. Однажды он вернулся домой довольно рано и был просто в бешенстве. У него прямо из-под носа увели какой-то выгодный контракт по вторсырью. Наверное, мама почувствовала, что без мотиватора сегодня не обойдется, и поспешила вывести всех нас из дома. — Джессон на секунду умолк, потом мрачно вздохнул и продолжил: — Я до сих пор так живо вижу эту сцену. Мы зашли в бутик под названием «Чез Кристин», неподалеку от Мэдисон. Мама зашла в примерочную, а я стоял рядом и томился от скуки. И тогда я наклонился и стал подсматривать за тем, что происходило в примерочной. И что, как вы думаете, предстало взору восьмилетнего мальчика? Чулки, пояс, мужские носки. Четыре обнаженные лодыжки, мужские ноги, торопливо перешагивающие через брюки. И еще оттуда доносились сдавленные стоны и запах, которого я никогда не забуду. И если б мама вместо меня должна была класть штраф в бонбоньерку, это, наверное, обошлось бы ей в целое состояние. Из «Чез Кристин» мы отправились в «Эйберкромби» и «Финтч», где мама собиралась подобрать мне блейзер. Но я так разволновался, что отказывался стоять спокойно, пока мне примеряли этот самый блейзер и пока портной размечал кусочком мыла места, где надо подогнать рукава. «Генри Джессон-младший! — бранила меня мама. — Прекрати извиваться сию же минуту! И не суй руки в карманы, они все равно зашиты. И останутся зашитыми, потому что держать руки в карманах — это дурной тон». Но, очевидно, я не слишком прислушивался к ее замечаниям, потому что в следующую секунду она влепила мне пощечину.
