Я мог видеть только одну сторону кресла и часть лица сидевшего в нем, но мне была хорошо видна его рука на подлокотнике. Когда Боском заговорил о том, чтобы напакостить полиции, рука начала сжиматься и разжиматься, приобретая странный голубоватый цвет. А Боском продолжал ходить взад-вперед в своем длинном халате мимо причудливой черно-желтой ширмы с нарисованными на ней крестами и вспышками пламени.
Мелсон снова ощутил неприятный озноб при воспоминании о ширме с рисунком санбенито — балахона, который носили жертвы аутодафе, направляясь к месту сожжения. Изображения оживали в белой комнате, никто не шевелился, а Лючия Хэндрет негромко заметила:
— По-моему, хобби мистера Боскома — испанская инквизиция.
— Да, — отозвался доктор Фелл, — но меня это не удивляет. Если вы, ребята, все еще придерживаетесь популярного мнения, что испанская инквизиция была всего лишь образцом бессмысленной жестокости, то вы знаете о ней так же мало, как Боском. Но сейчас это не важно. Продолжайте, молодой человек.
Хейстингс дрожащей рукой вставил в рот сигарету, а Лючия зажгла для него спичку.
— Ну, я пополз назад. Признаюсь, я нервничал. Эта история вызвала у меня страх перед крышей и тем, что могло по ней ходить. Конечно, я не думал, что их намерения серьезны.
Когда Элинор поднялась на крышу, я ничего ей не сказал, но она заметила, что мне не по себе, тем более что я спросил ее, кто такой Стэнли… Я запомнил слова Боскома: «Это должно произойти в четверг вечером». Слова застряли у меня в голове — я постоянно думал о них и, должен признаться, в какой-то мере надеялся…
— Надеялись? — перебил доктор Фелл.
— Погодите, сэр, — резко сказал Хейстингс. — Моя работа отправилась к дьяволу — все следующие вечера я подползал к окну, но об убийстве больше не говорили ни слова, даже в те два вечера, когда там был Стэнли. Не скажу, что я забыл об услышанном, но фраза «Это должно произойти в четверг» перестала звенеть у меня в голове, по крайней мере до сегодняшнего… вернее, уже вчерашнего вечера. Даже преследовавшая меня мысль о том, каким образом они собираются совершить идеальное убийство и избежать виселицы, стала не такой мучительной.
Этим вечером я полез на клен ровно без четверти двенадцать. Я запомнил время, так как часы на башне пробили четверть часа. Книг при мне не было — только газета в кармане, что, как вы потом увидите, было достаточно странно. Вероятно, вы обратили внимание, что дерево тянется вверх мимо одного из окон Боскома. Это никогда не создавало для меня затруднений, так как окна всегда были закрыты, а черные портьеры задернуты. Но в этот раз я заметил странную вещь. Луна освещала окна, и я увидел, что стекло в одной из створок разбито, а сама створка приоткрыта.
Забавно, как работает ум. В тот момент я всего лишь подумал, что нужно быть осторожнее, иначе Боском услышит звуки. Но когда я перебирался через водосточный желоб крыши, мне пришло в голову заглянуть в окно в потолке. Отдышавшись, я пополз к нему. Я старался избегать открытых участков, не желая, чтобы при луне меня увидели из соседнего дома. Потом из комнаты донесся тихий шепот, и я похолодел от ужаса, а руки у меня так задрожали, что я едва не перевалился за острый край рамы люка. «Мы все сделаем через пятнадцать минут или вообще никогда, — сказал Боском. — Отступать слишком поздно».
Я так затрясся, что был вынужден растянуться на скате крыши во весь рост. Мое пальто так скрутилось, что газета вылезла из кармана. Обернувшись, я увидел при свете луны дату выпуска так же четко, как вижу вас: «Четверг, 4 сентября»…
Хейстингс глубоко вздохнул. Огонек выжигал затейливую дорожку на боку его сигареты. В полной тишине он добавил:
— Потом Боском заговорил снова, и я узнал, как он собирается это сделать…
