— Ровену Дрейк вы заподозрили потому, что платье у нее было мокрое, — сказала миссис Оливер. — А из-за чего вы стали подозревать Майкла Гарфилда?
— Он хорошо вписывался в общую картину, — заявил Пуаро. — И потом, когда я говорил с ним в последний раз, он сам подтвердил мою догадку зловещей шуткой. Он сказал: «Отойди от меня, сатана. Ступай к своим друзьям из полиции». И тут мне все стало предельно ясно. Все было как раз наоборот. Я еще мысленно ему ответил: «Это я обращаюсь к тебе спиною, сатана». Сатана в образе молодого, прекрасного юноши, каким способен прикинуться Люцифер, объявившись среди смертных…
Миссис Батлер вздрогнула. До того момента она не проронила ни слова, но теперь, вдруг встрепенувшись, проговорила:
— Люцифер… Да, теперь я поняла. Он всегда был таким.
— Он был очень красив, — сказал Пуаро, — и любил красоту. Красоту, которую создавал собственным воображением и своими руками. Ради нее он пожертвовал бы чем угодно. По-своему, мне кажется, он даже любил Миранду, но и ее был готов принести в жертву, лишь бы спастись самому. Он очень тщательно подготовил ее убийство: придал ему видимость ритуала и внушил Миранде — а она очень впечатлительная девочка, — что это честь, которой удостаиваются избранные. Она должна была сообщить ему, когда покинет Вудли Коммон; он сказал, что будет ждать ее у ресторанчика, в который вы и миссис Оливер собирались заехать по дороге в Лондон. А потом ее должны были найти у Килтербери Даун, под знаком двойной секиры, рядом с золотой чашей… Ритуальная жертва.
— Помешательство, — сказала Джудит Батлер. — Он точно сошел с ума.
— Мадам, сейчас ваша дочь вне опасности, и я очень хотел бы знать одну вещь.
— Думаю, вы заслужили право знать все, что я только могу вам рассказать, мосье Пуаро.
— Ваша дочь… ее отец Майкл Гарфилд?
Прежде чем ответить, Джудит долго молчала.
— Да.
— Но она этого не знает?
— Нет. Даже не догадывается. То, что мы встретились с ним здесь, — чистая случайность. Я познакомилась с ним, когда была совсем юной. Я безумно в него влюбилась… а потом начала бояться.
— Бояться?
— Да. Сама не знаю почему. Он вроде бы не сделал ничего такого… но было в нем что-то пугающее. Я боялась его мягких манер, за которыми скрывались бездушие и жестокость… Я боялась всего, что связано с ним… даже его страсти к прекрасному, к творчеству. Я скрыла, что жду ребенка. Бросила его и уехала как можно дальше. В должный срок родилась Миранда. Я выдумала историю про мужа-летчика, который погиб в аварии. Потом довольно бестолково переезжала с места на место и совершенно случайно оказалась здесь. У меня были знакомые в Медчестере, благодаря которым я получила должность секретаря.
А потом в один прекрасный день сюда приехал Майкл Гарфилд, чтобы создать «Сад в каменоломне». Мне было уже все равно. Ему тоже. Все давным-давно перегорело. Но потом я забеспокоилась, хотя даже не подозревала, что Миранда ходит в сад…
— Да, — сказал Пуаро, — между ними существовала незримая связь. Родство душ… Между прочим, я заметил их сходство. Только Майкл Гарфилд, этот последователь Люцифера, был злодеем, а ваша дочь — чистая и не по возрасту мудрая девочка. В ней нет и намека на зло.
Он подошел к письменному столу и взял конверт, из которого извлек листок бумаги с тонким карандашным рисунком.
— Ваша дочь, — сказал он.
Джудит посмотрела на рисунок. На нем стояла подпись: «Майкл Гарфилд».
— Он рисовал ее в саду, — пояснил Пуаро, — у ручья. Рисовал, как он сказал, для памяти. Боялся, что забудет. И при этом собирался убить.
Пуаро указал на слово, написанное карандашом в левом верхнем углу листка.
— Вы можете это прочитать?
Джудит медленно произнесла:
— Ифигения[271].
— Да, — сказал Пуаро, — Ифигения, дочь Агамемнона. Тот принес свое дитя в жертву богине Артемиде, чтобы ветер наполнил паруса его кораблей и домчал их до Трои. Майкл Гарфилд тоже готов был принести в жертву собственную дочь — ради очередного райского сада.
— Он все продумал, — с горечью произнесла Джудит. — Интересно, он когда-нибудь почувствовал бы раскаяние?
Пуаро не ответил. Перед его мысленным взором возникла фигура необыкновенно красивого мужчины, возлежащего возле мегалитического камня с выбитым на нем изображением двойной секиры: его пальцы сжимали золотую чашу, которую он осушил, когда его настигло возмездие… Оно явилось в облике двух юношей, примчавшихся туда, чтобы спасти его жертву и предать его в руки правосудия.
