Понятное дело, самым престижным факультетом в Перми был – «Авиадвигатели» ППИ. Вечный недобор абитуриентов – на «Горном». Предмет шуток – специальность «Водоснабжение и канализация» на «стройфаке», она же служила лодырям убежищем от армии. В Пермский госуниверситет шли в расчете на высокую стезю, отнюдь не учительскую. По городу, однако, расклад был такой: «Ума нет – иди в «пед», стыда нет – иди в «мед», ни того, ни другого нет – иди в госуниверситет». Еще было ВКИУ, многим парням тогда нравилась армия. Туда нанимались девчонки на работу, чтобы выйти замуж. Выйти замуж можно было и не нанимаясь на работу – просто пройдясь по набережной перед военным училищем в день увольнения голодных до женской ласки курсантов. «Женские» институты и училища приглашали к себе на танцевальные вечера «вкиушников» – тоже шанс.
В 1973 году всех гоняли сдавать нормы ГТО, все возрасты, – поголовная физкультуризация страны. Народ кряхтел: «Опять кому-то наверху моча в голову ударила» – и добывал справки-освобождения от новой принудиловки.
Ездили на природу. Клещей тогда не было, не изобрели еще. «Экологии» не было, СПИДа не было, «нюхачей» не было – девственный мир! Зато были очереди за колбасой. Диалектика. Радовали «Семнадцать мгновений весны» и новый мультсериал «Ну, погоди!». На их появление народ немедленно отозвался волной анекдотов.
В 1973 году в молодежной аудитории утвердился хард-рок. Слово «ансамбль» устарело, стали говорить – «группа»: «Роллинги», «Дорз», «Лед Зеппелин» – волосы до пояса, полуголые, гиперзвук, гипер-экспрессия, все у них – гипер. В ДК Пушкина, что на Кислотных дачах, пермская группа «Склавины» заиграла «Deep Purple»! К ним любители хард-рока ездили на электричке, сильно напивались в дороге и имели неприятности с милицией. Что, кстати, целиком укладывалось в их рок-философию «протеста».
Серьезные меломаны заговорили о новом стандарте качества звука Hi-Fi («high fidelity» – высокая точность, англ.). Модные темы – шумоподавление Долби, квадрофония и цветомузыка. Все шло с Запада, вообще – все. Лично мне это не нравилось, но это был факт: атмосфера с той стороны железного занавеса была гуще, идеи горячее, людские пороки активнее, все это со свистом сквозило через дыры сюда, к нам, и будоражило души уже целого поколения. Дыры в занавесе множились и расширялись, от западного ветра захватывало дух.
Вот кто мне скажет, когда в Перми шел документальный фильм «Спорт, спорт, спорт»? Мы ходили на него ради пяти секунд нью-йоркских небоскребов, двух секунд загорающего на крыше автомобиля хиппи и живых «битлов» – вообще мельком. Но эта малость была как пилка в батоне, как свернутая авторами в точку (чтобы просунуть нам) чужая свобода. Мы ходили на «Спорт…» не по разу. В нужном месте мы напружинивались, чтобы схватить и развернуть точку, чтобы домыслить и вообразить иную жизнь. Зеркальные дома до небес. Чудак на крыше, – ну вот вздумалось ему полежать на крыше своего автомобиля, и никто ему не указ. Живые «битлы» поют. Что они там пели? Забойное что-то – «Can’t by my love»? А может, и нет. А может, и не пели, а может, не «битлы». А может и не было никакого фильма, и пилка в батоне мне только пригрезилась… Душно было.
Вечер. Шепот, робкое дыханье, трели соловья… А в армии вечерняя прогулка выглядела так. Дневальный с тумбочки блажит дурным голосом: «Строиться на вечернюю прогулку!». Солдатики-первогодки чибонят сигаретки и прячут их кто куда, спешат к месту построения: последний призыв бегом, постарше – шагом, «старичье» вообще не идет на прогулку – сачкует. Вечерний моцион: подразделение колонной марширует по дорожкам военного городка, ни на что не похожий «военный» голос по команде запевает:
Как будто ветры с гор
Трубят солдату сбор –
Дорога от порога далека.
И уронив платок,
Чтоб не видал никто,
Слезу смахнула девичья рука.
Припев подхватывают сорок глоток. Сзади, с повадкой дрессировщика, дефилирует сержант-хохол, его окрик-бич: «Казарян, твою мать! Шо, снова слова забув? Будэмо рэпетирувать!».
Все служили под одним знаменем: хохлы, ары, чурки, чукчи, прибалты, бульбаши, москали кляты – все одним дождиком мочены, одним матом крыты, все одну «школу жизни» проходили. Расставались, однако, со слезами, адреса в «дембельские альбомы» писали. Что это за «школа» такая диковинная? И как там насчет «частной жизни» у казенных людей – может, не было? А была! Даже мода была у солдат. Заглаживали поперек спины рубчик. Укорачивали шинели (на «гражданке» в том году носили короткие пальто). Продавливали шапки a’ля кубанка, прогибали фуражки – «шоб як у СС». Совали пластмассу под погоны, зашивали у шинелей шлицы, меняли пуговицы – пустые солдатские на цельные офицерские, меняли ремни – искусственные на кожаные, на конце ремня бритвой ставили зарубки – месяцы службы. К дембелю готовили «парадку»: обшивали неуставным кантом шеврон и нашивки, цепляли на грудь самодельные значки. Командиры обрывали «самодеятельность» с мясом, блюли форму одежды ретиво. Вообще, всякую форму в 70-х блюли ретиво.
