– Очень смешно. Если моя машина так оскорбляет твои чувства автомобилиста, не стоило в нее садиться.
– Так я согласился, чтобы Биби не считала тебя задницей.
– Значит, из жалости.
– В тебе нет ничего, вызывающего жалость.
Ронан смутился, словно эти слова вырвались у него бездумно. Внезапно в машине повисло напряжение, убивая прежнее легкое настроение. Но, несмотря на это, я ощутила, как в груди против воли разлилось тепло.
Я быстро перевела взгляд обратно на дорогу. Но тут мое внимание привлек темно-бордовый рубец, покрытый засохшей кровью, на верхней части левого предплечья Ронана. Порез был почти шесть дюймов[8] длиной и изогнут, словно крюк. Поверх него кто-то неуклюже приклеил два кусочка лейкопластыря, напоминавших мосты через тонкую красную реку.
«Он ранен…»
Я мысленно отругала себя за подобную мягкость. Вероятно, во мне просто говорил тип личности А[9], требуя позаботиться о парне.
«О ране. Позаботься о ней. Не о нем».
– Я слышала, вечеринка в субботу вышла немного безумной, – проговорила я.
– Можно и так сказать.
Я кивнула на порез.
– А это подарок на память?
– Это пустяк.
– Непохоже на пустяк. И покраснение по краям…
– Ничего страшного, – проговорил он. – Забудь.
Я могла бы разозлиться, но за грубым тоном скрывалась аура одиночества, которую я заметила еще при первой встрече. Словно он не привык, что кто-то беспокоился о нем.
Я не стала настаивать и свернула на ведущую к дому подъездную дорожку. Из гаража мы прошли в кухню, Ронан шагал позади меня.
– Биби, мы дома. Ну, точнее… я дома. С Ронаном.
«Боже, девочка…»
Ответа не последовало. Я прокралась по коридору и увидела, что дверь в спальню Биби закрыта. Значит, она легла вздремнуть. К тому времени когда я вернулась в гостиную, Ронан уже был на заднем дворе, выравнивая граблями клочок земли, с которого убрал всю растительность.
Мне тоже нужно заняться работой и сосредоточиться на важном – своем возможном бизнесе. Но Ронан поднимал граблями пыль и грязь, и я не могла отвести взгляда от пореза на его руке с пятнами засохшей крови и унылыми кусочками пластыря.
– Этот громила-болван его даже как следует не промыл, – пробормотала я.
Не обращая внимания на старую добрую настороженность и желание оградить себя, я достала из шкафчика в своей ванной комнате спирт, ватные шарики, марлевые салфетки, бинт и мазь с антибиотиком. Спустившись во двор, я положила все это на столик в патио.
Ронан остановился и, прищурившись, взглянул на меня.
– Для чего все это?
– Чтобы обеззаразить твой порез.
– Ты не обязана, Шайло, – тихо проговорил он.
– Не обязана. Но почему бы и нет?
Казалось, он не знал, как на это реагировать. Он отложил грабли в сторону и неохотно, словно через силу, опустился на стул. Я села рядом с ним и осторожно отлепила маленькие кусочки пластыря.
– Так что все-таки произошло?
– На вечеринке случилась заварушка.
– Мягко сказано. – Я придвинула свой стул ближе к Ронану и, перевернув бутылку со спиртом, намочила ватный шарик. – Вайолет сказала, ты дрался на ножах.
– Никаких ножей. Фрэнки Дауд бросился на меня с разбитой бутылкой.
– Как это началось? – ухмыльнувшись, спросила я. – Ты оскорбил его машину?
Он почти улыбнулся. Еще бы чуть-чуть и…
– Он доставал Миллера. Снова.
Я положила руку на предплечье Ронана и осторожно промокнула рану, стараясь не замечать бугрящихся под кожей мышц.
– Надеюсь, ты его не убил, – проговорила я, и он вздрогнул. Я решила, что от вызванного спиртом жжения.
– Нет, – тихо произнес он. – Холден отвлек его внимание.
– Миллиардер Холден?
– Холден – чокнутый засранец, – проговорил он, но в его голосе явственно прозвучала привязанность.
– Пропащие ребята, – произнесла я, вытирая засохшую кровь. – Так Эвелин Гонсалес называет вас троих.
Ронан ничего не сказал, но мне подумалось, что он не так уж и сильно возражал против этого прозвища. Какое-то время парень сидел молча, а потом признался:
– Я искал тебя.
Я ощутила, как дрогнули касавшиеся его кожи руки, а щеки вспыхнули жарким румянцем.
«Он искал меня?»
– Я… не пошла. Не могу пить, а для этого в основном и устраивают вечеринки.
– Почему ты не можешь пить?
