БЕССРОЧНЫЙ ПРОПУСК АРСЕНТИЯ КАШКИНА
Я уже знал все подробности жизни Григория Коблова и его друга Яноша Мейсароша, но никто ничего не мог сказать о судьбе Арсентия Кашкина.
Было лишь известно, что, окончив кремлевскую школу имени ВЦИК, он уехал сражаться против басмачей. С тех пор его никто не видел.
Ответ могли дать архивы, но, к сожалению, документы 6-й Алтайской бригады, куда назначили первого часового, не сохранились.
О своих поисках я рассказал в воскресном приложении к «Известиям» - «Неделе». После появления статьи долго ждал: может быть, откликнется Кашкин, если жив, или сообщат что-либо люди, знающие о его судьбе.
Прошел месяц, два месяца - никаких вестей…
Но вот мелькнул луч надежды: сотрудница Центрального архива Советской Армии Г. А. Смирнова нашла учетную карточку А. В. Кашкина, заполненную штабом Туркестанского фронта. Из нее явствовало, что с января 1925 года он командовал взводом 77-го кавалерийского полка. На полях была карандашная пометка: «Откомандирован в войска ОГПУ с 22. V - 26 г.». Следовательно, дальнейшие поиски в этом архиве были бесполезны. Предстояло копаться в двух хранилищах, где собраны документы ОГПУ.
А в это время в 3000 километрах от Москвы, в одной из больниц города Фрунзе, произошел такой разговор. Медсестру Зинаиду Алексеевну Кашкину спросили: «Не о твоем ли Арсентии написано в «Неделе»?» «Конечно, нет», - отмахнулась она. Но все же поинтересовалась: «А про что там?» - «Про похороны Ленина». Тогда она попросила принести ей очерк. Муж не раз рассказывал, как стоял в почетном воинском карауле у гроба вождя в Доме Союзов и на Красной площади.
…Вскоре мне позвонили из «Недели» и попросили срочно приехать в редакцию, так как получили интересное письмо.
Житель города Фрунзе Арсентии Владимирович Кашкин убедительно просил прислать фотографию его товарищей по эскадрону, опубликованную в «Неделе», и адрес друга своей боевой молодости Гриши Коблова.
За 6 часов «ИЛ-18» доставил меня во Фрунзе.
…Автомобильные фары вырывали из вечерней тьмы номера белых домиков пустынного переулка. Вот - № 4. Затормозили у калитки… За низким забором залаяла собака. На земле около дома вспыхнул электрический квадрат. Кто-то вышел… Из тьмы показалась пожилая женщина в наброшенном на плечи платке.
- Арсентии Владимирович дома? - спросил я.
- Дома, - ответила она.
Дома… Не верилось, что лишь пятиметровая тропинка отделяет меня от Арсентия Кашкина.
Худощавый мужчина читал за столом газету. Он стал жадно рассматривать привезенную мной фотографию почетного караула курсантов.
- Это Гриша Коблов… Это Мейсарош. А это кто? Кажется, наш командир дивизиона…
Мы проговорили допоздна.
Летом 1934 года в киргизский совхоз «Тон» приехал новый директор - бывший пограничник, с черной повязкой на правом глазу.
В обкоме партии его предупредили, что прежние руководители, среди которых оказался бывший сотрудник колчаковской контрразведки, развалили «Тон»… Бесследно исчезали отары. «Отход поголовья», как обтекаемо называли падеж и хищение овец, достигал нескольких тысяч в год. Кулаки и просто расхитители привыкли к безнаказанности, считая, что от их мест «до бога - высоко, до Москвы - далеко».
Арсентий Кашкин понимал, что здесь, на фронте классовой борьбы, остается верной армейская поговорка «один в поле не воин». Он собрал коммунистов и рабочих. «Как будем поднимать совхоз, товарищи?» Бывших руководителей убрали. Но остались их подпевалы, остались насажденные ими взгляды на народное добро… Стоило овце слегка захромать - ее прирезали как «больную». Большинство заведующих фермами, по примеру прежних руководителей, чувствовали себя этакими князьками и не отличали государственное от личного. Так говорили на собрании коммунисты и рабочие. Они сообща, коллективным умом нащупывали верную дорогу. Во главе ферм были поставлены честные труженики.
Через год падеж скота уменьшился в десять раз, и совхоз впервые дал свыше миллиона рублей прибыли. Это стало правилом.
