Поэтому от лачуги старосты секретарь коронера сразу же направился к церкви, для чего ему пришлось перейти через утопающую в грязи дорогу, которая служила деревенской улицей. Дом Господень в Торре представлял собой второе по величине здание в деревне, а располагавшийся по соседству церковный амбар значительно превосходил его по размерам. Томас разглядел соломенную крышу церкви с простым деревянным крестом, лунный свет в просвете между быстро бегущими облаками хорошо освещал его. Подойдя ближе, он заметил с тыльной стороны здания пристройку, построенную из необработанных грубых деревянных досок. Сквозь трещины в ставне пробивались слабые лучики света, которые сказали ему, что священник, отправляющий службу в этом захудалом приходе, был на месте.
Спотыкаясь о разбросанный на тропинке мусор, де Пейн добрался до двери и забарабанил по грубым доскам. После продолжительной паузы он возобновил стук. На этот раз внутри послышалось чье-то невнятное бормотание, и неверными шагами к двери приблизился священник. Он приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы подозрительно посмотреть в узкую щелочку: он не привык к визитам своих прихожан после наступления темноты, да и вообще в любое другое время, принимая во внимание ту нищету и заброшенность, в которой он прозябал.
Для таких случаев у Томаса уже была разработана специальная методика. Он быстро подтвердил свой религиозный статус, пробормотав на хорошей латыни подобающее приветствие и осенив себя крестным знамением. Озадаченный пастор, уже изрядно навеселе, с трудом распахнул дверь, пробурчав что-то невразумительное, что секретарь счел за приглашение войти.
Де Пейн протиснулся внутрь и обвел взглядом комнату, освещенную тусклым светом единственной свечи, явно оставшейся после возжигания на алтаре. Как и в жилище старосты, здесь почти совсем не было мебели, если не считать старого табурета для дойки, заменявшей стол каменной плиты, водруженной на два булыжника, и охапки соломы в углу, накрытой рваной рогожей, которая служила священнику постелью. В очаге в центре комнаты дотлевали угли, окруженные грязными горшками. Самыми заметными предметами были большой кувшин, стоявший рядом с табуреткой, и грязная глиняная кружка, наполненная красноватой жидкостью.
Чтобы усыпить подозрения, которые могли появиться у священника, Томас пустился в разглагольствования, заявив, что он – личный капеллан нового коронера, прибывшего для расследования смерти моряков, выброшенных на берег. Он заверил одурманенного винными парами местного служку, что он, Томас, прибыл сюда не для того, чтобы убивать его или завладеть его несуществующим имуществом. Тот дружелюбно махнул рукой в сторону табуретки, приглашая сесть, всунул еще одну грязную кружку ему в руку и налил в нее ярко-красной жидкости из кувшина. После чего сам со вздохом плюхнулся прямо на пол.
– Выпьем, брат, за встречу, – заплетающимся языком провозгласил он.
Томасу не пришлось долго ломать голову над тем, откуда у нищего священника образовался неограниченный запас хорошего французского вина: ответ казался очевидным, и он понял, что уже кое-чего достиг в своей шпионской операции, предпринятой на благо его господина. Он сделал вид, что пьет с жадностью, хотя спиртное его совершенно не интересовало. Воспользовавшись случаем, когда хозяин не смотрел в его сторону, он выплеснул большую часть своего напитка в камыш на полу. Томас намеревался сохранить ясность рассудка, чтобы уговорить священника поделиться с ним секретом об источнике своих запасов. Разговор, впрочем, оказался малопродуктивным. Священник, жалкое подобие человека, с желтой кожей и налитыми кровью глазами, впал в мрачное состояние духа. Оставалось только гадать, было ли это следствием долгих лет, проведенных в ссылке в забытой Богом деревушке, или результатом хронического алкоголизма. Томас рассудил про себя, что же было следствием, а что причиной: то ли священник пил оттого, что застрял здесь, то ли его сунули в эту дыру из-за чрезмерного пристрастия к спиртному. Как бы то ни было, тот явно избрал путь медленного самоубийства, поглощая алкоголь в неограниченных количествах.
