С нами Ронан больше не разговаривал. До самого Тарра он скакал бок о бок с Лоциусом, но в гавани, у флагманского трапа, неожиданно махнул ему рукой, указывая на север. Они говорили вполголоса, но общий смысл был и так понятен — у круаханского командора было немало дел в столице в связи с грядущей переменой власти. Лоциус закусил губы и низко поклонился, не глядя в нашу сторону.
Нам отвели узкую каюту на троих, почти в трюме. В прошлой жизни я счел бы это огромным пренебрежением и обозвал бы тюрьмой, но сейчас я просто радовался тому, что у дверей нет стражи. Хотя какая стража в открытом море?
Там я и задал Гвендору мучивший меня все эти три дня вопрос: "Зачем вы это сделали?"
Тот как раз стаскивал сапоги, что было для него все еще непростым занятием. Он безмятежно потянулся, стараясь не слишком тревожить раны, и устроился в гамаке, закинув одну руку за голову.
— Мне показалось это единственным правдоподобным объяснением, которое принесло бы наименьше вреда.
— Вы с трудом представляете, какой вред это может принести, — закричал я шепотом. — Они решат, что вы специально решили проникнуть в орден, чтобы выведать наши секреты. В лучшем случае вас ожидает пожизненное заключение в орденской тюрьме на Эмайне.
— А вас?
— Меня? — я невольно запнулся.
— Да, что ожидает вас и Бэрда? Если вообразить, что вы нашли меня на дороге, и я представился вам воином из Валора?
— Ну, — я постепенно начинал понимать, к чему он клонит, но не испытал от этого радости, — в общем-то… У Бэрда и так нет ранга, а меня… Наверно, сослали бы в библиотеку Ташира или в тот же Валор года на три.
— Прекрасно, — и обычная улыбка тронула его губы, — думаю, что эта участь не в пример лучше той, что уготовил вам ваш Магистр вначале.
Он всегда довольно странно улыбался — казалось, что он испытывает бесконечную иронию к собеседнику, к окружающему миру, но в первую очередь к себе самому. Может быть, отчасти это казалось потому, что его темные глаза всегда оставались печальными. К этой улыбке нельзя было оставаться равнодушным — можно было или разделить ее, или проникнуться бесконечным раздражением из-за его непонятного превосходства. Я пока стоял на втором пути.
— А собственная судьба вас совсем не волнует? — я отмахнулся от Бэрда, прижимающего палец к губам у дверей. — Только не уверяйте меня снова, что хотели бы остаться лежать мертвым на дороге — эту песню я уже слышал.
— Вообще-то мне довольно безразлично, где лежать мертвым, — спокойно возразил он. — Я могу для разнообразия попробовать полежать рядом с плахой на площади Эмайны — или какие у вас там казни приняты? В любом случае, сьер Адальстейн, несмотря на всю вздорность и жестокость вашего Великого Магистра, ему все-таки далеко до Моргана. А Эмайне до Рудрайга.
Этого я уже не мог стерпеть.
— Послушайте, — сказал я ледяным тоном, — мне кажется, что человек, обманом присвоивший себе чужое имя и несуществующий ранг, не имеет права рассуждать о характере нашего Великого Магистра. Это вообще не касается людей.
Откинув голову, Гвендор внимательно изучал меня сквозь длинные ресницы.
— А члены Ордена разве не люди?
— По крайней мере, не обычные люди, — сказал я, сдерживаясь. Если быть честным, я спас жизнь ему, а он теперь на свой манер пытался спасти ее мне. Получается, что нас что-то связывало, какая-то нить судьбы протянулась между нами, и значит я не мог просто предложить ему поединок, как обязательно сделал бы, посмей кто другой в моем присутствии хладнокровно рассуждать о таких вещах.
— Что же их отличает?
— Мы умеем… много из того, что неподвластно обычным людям. Вообще уже тот факт, что вы задаете такой вопрос, говорит о том, что вам этого никогда не постичь.
— В самом деле? А Бэрд утверждает, что у меня есть какие-то способности. Я, правда, сам не понимаю, какие, но значит, по-вашему, я имею право об этом рассуждать. Или по крайней мере, задавать такие вопросы.
Я вспомнил пальцы Лоциуса, бессильно побелевшие на рукоятке кинжала, и покосился на Бэрда. У меня самого не хватало умения определять чужую силу, кроме совсем уже явных случаев, как у командоров Ордена.
