Если среди сорока хотя бы одна обманет тебя и окажется не девственной, ничего не получится. Добыв волосы, ты должен будешь сплести из них прочную веревку длиной в сорок локтей. Сплетая ее, при каждом движении пальцев ты должен повторять магическое заклинание, которое мы тебе скажем. Этой веревкой ты должен будешь обмотаться вокруг себя восемь раз, когда мы приступим к снятию заклятия. Но это еще не все! Одной веревки из волос девственниц мало. Ты должен пойти на кладбище ровно в три часа ночи и разрыть три могилы. Могилу младенца, не достигшего двух лет, могилу старика, перешагнувшего столетний рубеж, и могилу…
— Довольно! — Конан решительно рубанул рукой воздух перед лицами сестричек. — Про разрытые могилы я выслушивать не намерен! Хватит с меня и сорока девственниц.
Круто развернувшись, киммериец большими шагами устремился в дом. Некрасивая служанка выронила поднос с обедом, который несла больному Майгусу, — так сильно Конан хлопнул входной дверью. Не обращая на ее охи и причитания никакого внимания, он прошел вдоль галереи, рывком открывая каждую дверь. А вот и то, что ему нужно! Оружейная, где в первый день его прошлого пребывания здесь Иглл так вдохновенно рассказывала ему о развешанных по стенам великолепных смертельных игрушках… Конан снял со стены меч — тот самый, грозный и древний меч, меч-божество, которому приносились человеческие жертвы в древней Гиперборее и вокруг которого, как вокруг алтаря, кружились перед битвой в неистовой, разогревающей кровь пляске северные воины. Варвар сжал серебряную рукоять, наслаждаясь тем, как удобно и прочно вошло оружие в его правую ладонь. Словно спохватившись, Конан похлопал левой рукой по рукояти собственного меча, как всегда висевшего у него за поясом.
— Не обижайся, братишка, — пробормотал он. — Я не предал тебя. Этот древний красавец нужен мне совсем ненадолго.
Подумав, Конан снял со стены еще и секиру с блестящим, хорошо наточенным лезвием и взял ее в левую руку.
— Хоть это и женское оружие, как убеждала меня малышка Иглл, но в моей руке, я думаю, штука эта будет не менее хороша и послушна, чем в руках бешеных амазонок…
Выйдя из дома, Конан оглянулся по сторонам с видом грозным и непреклонным, словно воин перед поединком с могучим врагом. Меч одновременно и тяжелил руку, оттягивая ее вниз, и наполнял тело удивительной легкостью и искрящейся силой. Киммериец вспомнил слова Иглл о замечательном оружии: владеющий им, служит ему, является послушным исполнителем высшей его воли.
Он усмехнулся.
— Посмотрим, кто кому послужит на этот раз! А ну-ка, грозное божество, поведай мне свою волю. Посоветуй, с чего начать! Что-то моя ладонь невыносимо чешется… Я уверен, тебе так же противно это магическое гнездышко, как и мне.
На глаза ему попался плющ, облепивший фасад дома. Он давно уже раздражал его своей густотой, какой-то наглой жизненностью и багровым оттенком листьев. Тремя взмахами секиры Конан перерубил стебли у основания. Растение с укоризненным шорохом сползло вниз по стене, образовав у ног его большой бесформенный ворох. Впрочем, лучше бы оно оставалось на своем месте: кусок стены, заслоненный прежде густой листвой, оказался еще более обшарпанным и жалким, чем части дома, открытые для обозрения.
— Не уверен, правильно ли я начал… Такую рухлядь даже громить противно. Шепни-ка мне свою волю погромче, чтобы не было ошибки!
Меч, который пока бездействовал в его руке, тихонько вибрировал со звенящим звуком, но какова именно его высшая воля, разобрать было непросто.
Широко размахнувшись, Конан ударил той же секирой по прекрасному витражу из аквилонских стекол на высоком окне. Он успел вовремя отскочить в сторону, иначе посыпавшиеся вниз крупные и мелкие осколки могли бы серьезно поранить его не защищенную ничем голову и шею. Конан хотел точно так же расправиться со вторым окном, но его остановили испуганные крики за спиной.
— Во имя Митры! Что ты делаешь, варвар?! — кричали ошеломленные и испуганные сестры, прибежавшие на звук разбиваемого стекла.
Они держались за руки, словно два ребенка. Насмешливость, ирония, спесь — все бесследно исчезло с побледневших и вытянувшихся лиц.
