Мы подымались по ступеням башни, а следом поднимался стражник, один-единственный стражник, гремящий длинным копьем о гранитные стены. Он должен был присутствовать при жертвоприношении на тот случай, если жертва вздумала бы сопротивляться и цепляться за свою жизнь. Главная башня святилища Лухи очень высока. Мы поднимались долго, очень долго… Люди, собравшиеся в ожидании увлекательного зрелища, уже стали переминаться с ноги на ногу и тихо роптать. Громко возмущаться пугливое простонародье не смело…
Люди, скопившиеся во дворе святилища Лухи, мерзли, скучали и недовольно жестикулировали. Великая Жрица хмурилась, то и дело поглядывая на пустую вершину башни, постукивала нетерпеливо тяжелым посохом о гранитный постамент, на котором по-прежнему стояла, словно величественная черная статуя… Наконец по толпе пронесся вздох облегчения. На верхней площадке башни появился жрец со своей пленницей. По-видимому, у смешливой дочери Ванахейма, в конце концов, сдали нервы, и она потеряла сознание, — потому что жрец нес ее на руках. В развевающихся под ветром одеждах из грубой шерсти ноша его казалась тяжелой и громоздкой. Голова ее была плотно замотана краем ее же плаща, возможно, чтобы криком своим жертва не смущала ледяной покой Лухи.
Подойдя к краю площадки, жрец вытянул вперед руки, и тело девушки рухнуло в холодную пропасть распахнутого рта богини. По толпе пронеслись крики радости. Великая Жрица удовлетворенно расправила сведенные брови, и уголки ее губ приподнялись в скупой улыбке.
Спустя недолгое время, молодой жрец вышел из дверей башни. Следом за ним шел стражник в низко надвинутом на лоб кожаном шлеме. Длинное копье в его руке звенело, задевая за ледяные наросты на земле.
— Сэтлл была моей судьбой, а я — ее, — продолжала рассказывать Иглл. Глаза ее напряженно горели: ни следа былой ледяной насмешки. — Я понял это сразу, лишь только взглянул на нее в первый раз. Такие вещи всегда понимаешь в единый миг. Слов не нужно, объяснения излишни… Сэтлл тоже поняла сразу. Но поскольку она была женщиной, ей оказались нужны еще и слова. Мы сказали их друг другу, пока поднимались в полутьме винтовой лестницы, сказали шепотом, чтобы не мог расслышать поднимающийся следом стражник… Митра свидетель — мне жаль было того стражника, ничего не заподозрившего простофилю, которого не насторожили наши странные перешептывания. Мне было очень жаль, когда я поразил его в горло его же копьем — от неожиданности бедняга даже не успел защититься, — и затем, когда бросал бездыханное тело в одеждах ванахеймской пленницы в ледяную пасть-пропасть… Но то была его Судьба. Моя же Судьба отныне заключалась лишь в том, чтобы не разлучаться больше с найденной моей половинкой. Ни на день. Ни на миг.
…Молодой жрец и ванахеймская пленница пробрались в обитель жреца — небольшую комнату в левом крыле крепости, где прямо на каменном полу валялись старинные книги в деревянных и бронзовых переплетах, магические кристаллы, пожелтевшие от старости берцовые кости и черепа с драгоценными камнями в глазницах, стеклянные колбы всевозможных форм и размеров. Девушка стянула с головы кожаный шлем, и веселые яркие волосы осветили угрюмую каморку отшельника. Они были почти одного роста, жрец и пленница…
— Отчего же они медлят?.. — хрипло спросил киммериец, вглядываясь в запотевший от его дыхания шар. — Чего они ждут? Им ведь надо как можно скорее…
— Да-да, мы знали, что нужно бежать как можно скорее. Но днем пробраться за ворота крепости было невозможно. Приходилось дожидаться ночи. Мы хотели переодеться и изменить внешность до неузнаваемости. Она собиралась даже пожертвовать своими прекрасными волосами… Украсть пару коней не представляло особых трудностей. Гораздо сложнее было пройти мимо охранявших ворота стражников. Но я готов был на самые страшные преступления — на убийство, на предательство, на подлог и измену — лишь бы сохранить ей жизнь и добыть нам обоим свободу. Я ведь уже встал на путь преступлений, убив своего ни в чем не повинного сородича. Мы серьезно и хладнокровно готовились к побегу. Мы предусмотрели все… Все, кроме мстительного нрава Ледяной Лухи. Хотя мне следовало бы подумать об этом прежде всего! Поскольку в этот раз в ее голодное брюхо бросили не живую прекрасную девушку, но бездыханное тело стражника, богиня сочла себя оскорбленной.
