Дож, видя, что мусью пришел к концу своей речи, молвил так:
— Вознесем хвалу господу за то, что мы призваны продолжать то, что делали доныне, а именно — дарить христианнейшему королю любовь и уважение. Мы услыхали в словах ваших то, что в свое время видели своими глазами, а очевидцев убедить всегда легко. Разумеется, поведение короля, повелителя вашего, могло бы поколебать наше доверие, ибо он с помощью Ледигьера способствовал розни, посеянной в нашей республике герцогом Савойским, который жаждал уничтожить ее или вернуть себе и добился бы этого, погрузив страну в пучину бедствий, если бы не помощь короля-католика. Еще более суровым испытанием нашему доверию служит захват Сузы, Пиньероля и Казале в Италии силой французского оружия, ибо здесь Франция уподобилась тому, кто якобы разнимает драку, а сам убегает с плащами дерущихся. Еще пуще могли разрастись наши подозрения, когда его христианнейшее величество выкурил герцога Лотарингского из дому, разведя столь густой дым, что тому едва не выело глаза. Однако мы не станем придираться к сим неблаговидным поступкам и еще раз заверим христианнейшего короля в нашем неизменном к нему расположении. Мы также обещаем ему сохранять сии чувства и впредь, насколько позволят нам обязательства, принятые нами в отношении короля Испании, коего могущество оберегает нас от зла, величие — обогащает, а вера — поддерживает нашу церковь. Посему выполнить просьбу вашу возможно только в том случае, ежели мы созовем на совет всех деятелей республики нашей, облеченных полномочиями решать дела государственные.
Посланнику, равно как и сенату, сие предложение пришлось по нраву. За означенными деятелями послан был знатный вельможа, дабы поведать им, с какой целью их приглашают, и просить их прибыть не мешкая. Тот застал их всех в городе Банки и сообщил им, что было ему поручено. На этом застиг их Час, и благородные генуэзцы, изменившись в лице, велели знатному гонцу передать пресветлому дожу, что они, едва услышав предложение короля Франции, собрались было тотчас двинуться в путь, но столь крепко припечатались к седалищам испанским, что встать с места не имеют возможности, разве только потащив сии седалища вслед за собой, чему мешают гвозди, вбитые в Неаполе и Сицилии и намертво закрепленные присягой верности Испании. А еще хотят они напомнить его светлости, что король Франции движется вперед, подобно галернику, обернувшись спиной к цели своего пути, и все, что видит, подгребает к себе; пора дожу открыть глаза, ибо монарх сей выступал некогда как инквизитор против еретиков, а ныне — как еретик против инквизиторов.
Вельможа воротился ко двору и громким голосом передал сей ответ.
Мусью был крепко раздосадован и смущен и, едва сдерживая гнев, мял в руках свой плащ с пелеринкой и алым воротником.
А дож сказал, дабы еще распалить его:
— Скажите христианнейшему королю, что хоть наша республика и не уважила его просьбы, она обещает ему, ежели он еще раз сунется в Италию, служить ежегодные мессы за упокой души французов, что сложат здесь головы, как и за тех, что уже покоятся в Павийском лесу, вымостив его скелетами. А пока его величество пребудет в плену в государстве Миланском, мы обязуемся оплачивать его содержание и, более того, предлагаем немедля выкупить его за сто тысяч дукатов. Вас же просим принять от нас в дар историю Карла Пятого. Чтение сие в дороге покажется вам занимательным, а королю вашему послужит верным путеводителем.
Мусью, не помня себя от злости, вымолвил:
— Из слов ваших явствует, что вы все — добрые и преданные вассалы короля-католика, обернувшиеся заморскими галисийцами по милости тех самых седалищ, что препятствуют установлению между нами добрососедских отношений.
