Неожиданно всё кончается, но мрак не исчезает. Остаётся только тяжесть в голове и противный привкус во рту, как в тяжелейшем похмелье. Что это было? Пытаюсь снова встать в боевую позицию, но ничего не получается. Я скован по рукам и ногам и лежу на каменном полу. Поодаль горят два факела. При их тусклом свете я с трудом могу разглядеть, где нахожусь.
А нахожусь я в каменном закрытом колодце метров десяти в диаметре и столько же в глубину. Вдоль стены ведёт вверх винтовая лестница без перил. Где-то вверху угадывается дверь. Как я сюда попал? Смотрю в другую сторону. Там сидит какой-то человек и с любопытством смотрит на меня. Де Шом! Он же де Ривак, он же Время его знает кто еще. Он замечает, что я пришел в себя и улыбается:
— Ну вот, граф Саусверк, или как вас там по-настоящему, мы и встретились с вами ещё раз. Я же советовал вам не торопиться. А вы звали меня, спешили. Зря вы спешили. Боюсь, что наше свидание не доставит вам радости. У меня перед вами, кажется, есть небольшой должок? Как вы смотрите, если я его верну?
Он трижды хлопает в ладоши. Дверь на верху со скрипом отворяется, и по лестнице спускаются четыре фигуры, нагруженные какими-то тяжелыми тюками. Когда они спускаются пониже, я могу различить, что это монахи в грубых коричневых сутанах. Они сваливают свою ношу на пол, при этом в тюках что-то лязгает. Два монаха начинают распаковывать тюки, а два других разжигают очаг. Мне нет нужды присматриваться к тому, что они принесли. Всё и так ясно.
Огонь разгорается, инструменты разложены и приведены в готовность. Монахи направляются ко мне, грубо меня поднимают и тащат к стене, в которую вделаны железные кольца. Ну что ж, ребята, долго вам придётся со мной возиться. Начинаю соответствующим образом настраиваться, но де Шом словно читает мои мысли:
— Зря стараетесь, граф! Я знаю, на что вы способны, но вы-то не знаете, на что способны эти ребята. Это братья-изгонятели Дьявола из Ордена Сердца Христова. Они — профессионалы. Через полчаса от вашей одержимости и следа не останется. Вы начнёте вопить и корчиться как рядовой грешник. А я буду стоять рядом, потирать руки и задавать вопросы. А вам придётся отвечать. Настраивайтесь.
Монахи приковывают меня к стене за руки и за ноги. В этот момент откуда-то справа раздаётся властный голос:
— Что это значит? Чем вы занимаетесь? Немедленно прекратить!
Я не вижу говорящего, но монахи застывают в нерешительности. Шевалье исчезает из моего поля зрения, и я слышу, как он начинает что-то громко и горячо говорить на не знакомом мне языке. Похоже, что этот язык состоит в основном из неудобопроизносимых сочетаний гласных звуков. Собеседники всё больше и больше горячатся, повышают голос. Вдруг оппонент де Шома произносит громко что-то вроде: «Аоыуа!» Де Шом пятится назад, он растерян.
Бросив на меня кровожадный взгляд, он резко поворачивается и быстро поднимается вверх по лестнице. В поле зрения появляется человек, закутанный в лиловую сутану.
— Расковать пленника! — командует он по-французски.
Монахи быстро освобождают мне руки и ноги. Я опускаюсь на пол.
— Убрать всё это! — человек показывает на пыточный арсенал, — Очаг пусть горит, здесь сыровато.
Он подходит к одному из монахов и что-то тихо говорит ему. Монахи начинают суетиться. Они собирают инструменты, притаскивают столик, скамейки. Появляются ещё люди. Стол накрывается для обеда. Там вино, зелень, сыр, жареная дичь, мясо, хлеб, фрукты и даже десяток сигар. Всё это время человек в лиловой сутане стоит к нам спиной и греет руки у очага. Когда суета завершается, он взмахом руки удаляет всех из камеры и подходит ко мне:
— Ну, здравствуй, Андрей, — говорит он по-русски и откидывает капюшон, — Давай знакомиться. Я тот, кого вы называете епископом Маринелло.
