— Пикриновая кислота, — проворчала машина. — В таких заведениях не держат лимонного сока.
— Хватит с меня! — рявкнул бармен, хлопнув рукой по стойке. — Переставьте эту штуковину или выкиньте ее вообще отсюда. Сказано вам я не в духе. Я в этом баре хозяин и не потерплю дерзостей от механического мозга или какого дьявола вы еще сюда притащите.
Человек пропустил этот ультиматум мимо ушей. Он обратился к своему другу, чей стакан теперь был пуст.
— Дело не только в том, что он измотан после трех дней шахмат, — сказал он доверительно. — Знаете, почему еще он хочет выпить?
— Нет, — сказал друг. — Почему?
— Он мухлевал, — сказал человек.
При этих словах машина хихикнула. Одна из ее рук немного опустилась, засветилась шкала.
Друг нахмурился. Видно было, что его достоинство оскорблено, его доверие обмануто.
— В шахматах не мухлюют. — сказал он. — Это невозможно. В шахматах все открыто и честно. Сама природа шахмат не допускает жульничества.
— Я тоже так раньше думал, — сказал человек. — И все-таки есть способ.
— Ну, это меня нисколько не удивляет, — вставил бармен. — С первого взгляда я признал в этом гадком создании мошенника.
— Два виски с водой, — сказал человек.
— Не получите вы виски, — сказал бармен. Он пристально посмотрел на механический мозг. — Как я узнаю, что он еще не пьян?
— Очень просто. Спросите его что-нибудь, — сказал человек.
Посетители сгрудились и уставились в зеркало. Все мы уже по уши были в этом деле. Мы ждали. Ход был бармена.
— Что спросить? Например? — сказал бармен.
— Что угодно. Придумайте парочку больших чисел, попросите его перемножить их. Вы же не можете перемножать большие числа, если пьяны, не так ли?
Машина слегка встряхнулась, как бы внутренне приготавливаясь.
— Десять тысяч восемьсот шестьдесят два умножить на девяносто девять, — злобно сказал бармен. Видно было, что он подбросил две девятки, чтобы усложнить задачу.
Машина задрожала. Одна из ее трубок фыркнула и рукоятка, дернувшись, сменила положение.
— Миллион семьдесят пять тысяч триста тридцать восемь, — сказала машина.
Во всем баре не поднялся ни один стакан. Люди просто уныло таращились в зеркало; одни изучали собственные лица, другие бросали беглые отраженные взгляды на человека и машину. Наконец моложавый похожий на математика посетитель достал листок бумаги и карандаш и уединился. — Все точно, — сообщил он после нескольких минут расчетов. — Нельзя считать машину пьяной!
Теперь все уставились на бармена. Он нехотя налил две порции виски, наполнил два стакана водой. Человек выпил свое. Потом влил в машину ее долю. Свет в машине потускнел. Одна из ее маленьких причудливых ручек расслабленно опустилась.
Некоторое время жизнь в баре тихо кипела как вода у носа корабля, идущего по морю в спокойную погоду. Все мы, казалось, старались переварить ситуацию с помощью спиртного. Немало стаканов было напол нено заново. Большинство из нас искало помощи в зеркале — суде последней инстанции.
Приятель с расстегнутым воротничком расплатился. С трудом переставляя ноги, он подошел и встал между машиной и ее хозяином. Одной рукой он обнял человека, другой — машину.
— Давайте-ка выберемся отсюда и пойдем в приличное место, — сказал он.
Машина слабо светилась. Теперь она казалась немного пьяной.
— Отлично, — сказал человек. — Это меня вполне устраивает. У меня там на улице автомобиль.
Он расплатился за выпивку, оставив чаевые. Потом спокойно и чуть-чуть неуверенно обхватил машину рукой и они вместе со своим сегодняшним компаньоном прошли к двери и затем на улицу.
Бармен проводил их пристальным взглядом, потом возобновил свою несложную приборку.
— Так у него там на улице автомобиль, — сказал он с тяжелым сарказмом. — Ну надо же, какая прелесть!
Посетитель у края стойки рядом с дверью оставил свой стакан, ступил к окну, раздвинул занавески и выглянул наружу. С минуту он наблюдал, потом вернулся на свое место и обратился к бармену.
— Даже прелестнее, чем вы предполагаете, — сказал он. — Это «кадиллак». И кто бы вы думали из этих троих за рулем?
