— Где их база?
— На Зеленом мысе.
— Вот оно что! — Гордеев даже присвистнул. — Теперь ясно, что это за отряд МАС. Кстати, не знаешь, что обозначает это название?
— Сокращенно от мотоскафо антисоммерджибиле — противолодочные катера.
— Почему только катера? Ты говорила, что там есть и управляемые торпеды. Не путаешь ли?
— Управляемые торпеды в составе отряда появились недавно, — разгорячилась Галка. — Это очень опасное оружие.
Гордеев встал, прошелся по комнате, забрав в кулак бороду, слегка подергал ее.
— Не так страшен черт, как его хотят представить. Управляемые торпеды — капризные штуки. Действовать ими можно только на рейдах, да и то в хорошую погоду. К тому же все это рассчитано на неожиданность. На психику, так сказать, давят — Он усмехнулся. — Ну, теперь мы им этот расчет поломаем.
— Вот видите, значит, не напрасно я разыскивала вас. А вы еще связного отругали.
— Ты смотри, еще одна защитница у него нашлась! — весело рассмеялся Гордеев. — Что, понравился?
— Не очень.
— Да ну?.. А он многим девушкам нравится.
— Я сразу поняла, что — многим.
— Ах, вот ты какая! — не то шутя, не то уже серьезно протянул Леонид Борисович. — Ну хорошо. Однако все же учти на будущее: когда проваливается явочная квартира, все, кто был с ней связан, должны либо переменить документы и местожительство, либо, как говорят подводники, уйти на глубину и отлежаться. Иными словами — прекратить всякую нелегальную работу. Дело не только в том, что ты, сама того не ведая, можешь привести на новую явку гестаповских ищеек, а в том, что, взяв тебя под надзор из-за пустяковых подозрений, гитлеровцы могут затем поймать тебя на каком-нибудь серьезном деле. Поэтому тебе сейчас, как никогда, надо быть осторожной. Ни одного ложного шага, ничего, что бы могло показаться странным в поведении «синьорины» Ортынской. Понятно?
— Понятно. Но вы мне до сих пор не сказали, что произошло с Зинаидой Григорьевной.
Гордеев нахмурился.
— Она поддерживала связь с нашими людьми в порту. Есть подозрение, что ее выдал провокатор. Ее забрали. В ней я уверен — она ничего не скажет, но ухо держать востро не мешает. Вот так-то.
Леонид Борисович потушил трубку, сунул ее в карман, потом надел поверх мундира широкий ремень с кобурой и взялся за фуражку.
— Пошли. Я провожу тебя.
Однако им пришлось задержаться. Кто-то постучал в дверь. Гордеев молча указал Галке на соседнюю комнату. Девушка быстро юркнула за портьеру и притаилась в темноте. Прошло несколько томительных минут. Потом до нее донесся приглушенный разговор. Галка разобрала только отдельные фразы:
— …Он не пришел.
— Ты заходил к нему?
— Он не разрешил мне появляться в кофейне… Что-то там неладно.
— Почему ты решил?
— Последние два дня в кофейню почти никто не заходит. А музыка играет вовсю. Будто полным-полно посетителей.
— Ну, добро. Я проверю сам.
Прошло еще несколько минут, и Гордеев окликнул девушку.
— Пошли. Поздно уже.
Улицы были залиты причудливым серебристым светом. Полная луна неподвижно стояла над городом. В безоблачном ночном небе вспыхивали светлячки звезд. К запаху ночных фиалок примешивалась гарь пожарищ. За Турецким курганом полыхали зарницы.
— Староконстантиновская горит, — скрипнул зубами Гордеев. — Ее еще утром фельджандармы подожгли. За то, что жители раненных красноармейцев укрывали. Большая была деревня. Вон до сих пор полыхает.
Несколько раз их останавливали румынские и немецкие патрули Но вид и документы «старшего полицая» не вызывали подозрений. Был субботний вечер. Чем ближе к центру города, тем больше на пути баров, пивных, кофеен, где веселились подвыпившие немецкие егеря, румынские унтер-офицеры, свободные от дежурств полицаи. Из-за прикрытых светомаскировочными шторами окон на улицу доносились пьяные солдатские песни, надтреснутый хрип патефонов, звон разбитой посуды, повизгивания женщин. Комендантский час для военнослужащих сегодня был отодвинут к полуночи.
— Дядя Леня, — шепотом спросила Галка, — вы не боитесь, что вас узнают в городе?
— Ты же не узнала.
— Борода, усы, прическа вас очень изменили. Но голос тот же.
— Что тебе сказать, девочка? Узнать, конечно, могут. Но что делать? Портовых людей, рыбаков, матросов здешних никто лучше меня не знает. А люди в нашем деле — главное.
