Еще на заседание пришли сёрферы — все скамьи были заняты, и даже вокруг здания суда собралась небольшая толпа «правозащитников» с плакатами, на которых красовались надписи «Прекратите ненавидеть», «Требуем справедливости для Келли» и перечеркнутое слово «расизм». Когда судья зачитывал признания Кори и условия его наказания, зал так и кипел от ярости и омерзения. Бун чувствовал, как сотни ненавидящих взглядов прожигают его насквозь.
Так что поддержать Кори могли только его защитники — Алан, Петра и Бун. Если бы они ждали от парня хоть какой-то благодарности, то были бы жестоко разочарованы. Кори только взглянул на них и расплылся в идиотской улыбке, словно говоря: «Смотрите-ка, как я всех обдурил».
— Скорее всего, ты выйдешь на свободу через три года, может, даже раньше, — обратился к нему Алан, чувствуя, что обязан сказать хоть что-то. — У тебя еще вся жизнь впереди.
Своеобразная жизнь, подумал Бун. Наверняка до Кори еще не дошло, что состояние его папаши будет заморожено на время следствия, а потом и вовсе уйдет целиком на выплаты по тяжбам. Так что, выйдя из тюрьмы, Кори окажется бездомным и безработным нищим с отсидкой за убийство за плечами, в городе, который его ненавидит, и без единого друга на всем белом свете. Бун не стал обрисовывать ему эти перспективы, как и не упомянул, что спас его от пожизненного заключения и, вполне возможно, смерти.
Кори взглянул на Алана, затем на Петру, затем на Буна и пробормотал:
— Мне больше нечего вам сказать.
И мне нечего, подумал Бун.
Совершенно нечего.
Пять слов.
Ночью они лежали в кровати в доме Буна.
— Ты в порядке? — нарушила затянувшееся молчание Петра.
— Да.
— Правда? Вид у тебя невеселый.
Бун задумался.
— Ну да.
— Это из-за друзей?
— И из-за них тоже. Но не только. Вообще, все это дело… Оно заставило меня задуматься, что же я за человек. Я ведь в упор не видел всего этого уродства, пока не стало слишком поздно, пока из-за него не погиб Келли. А может, я ничего не замечал, потому что не хотел. Предпочитал видеть вокруг только хорошее, только рай на земле.
— Ты слишком к себе строг.
— Нет, — покачал головой Бун. — Знаешь, раз проблему не видишь, то ее вроде как и решать не надо. И, видит бог, я не сделал ничего, чтобы ее решить.
— Ты же не можешь нести ответственность за весь мир.
— Не за весь, а всего лишь за родную мне часть мира.
Петра начала целовать его плечи, шею, грудь. Затем мягко скользнула ниже, потому что ему было больно, словно израненному зверю, и она окутывала его лаской, любовью и заботой, пока он не начал стонать. Позже, когда Петра уже спокойно лежала, уткнувшись лицом ему в шею, она спросила:
— А ты, случайно, не подумал над предложением Алана?
— Он тебе рассказал? — с улыбкой спросил Бун.
— Конечно.
— До или после того, как сделал это предложение мне?
— До. А это разве важно?
— Важно.
— А, поняла. Нет, Бун, я его об этом не просила. Это полностью его идея.
— Но он сначала опробовал ее на тебе.
— Только чтобы убедиться, что я не буду против, — тебе ведь придется околачиваться рядом со мной в офисе.
— Ну и?.. Ты не против?
Девушка перевернулась и положила голову ему на грудь.
— Более чем не против. Я в восторге.
Бун крепко ее обнял.
— Слушай, а почему бы тебе не пожить тут, у меня? Пока с твоей квартирой все не наладится?
— Да? Спасибо, я с радостью. Но ты так и не ответил на мой вопрос.
— Да, Пит, — ответил Бун. — Думаю, я все-таки решусь на юридический колледж.
Петра улыбнулась и прижалась к нему. Через несколько минут Бун почувствовал, что ее дыхание стало глубже, и, взглянув вниз, убедился, что она заснула. Ему нравилось ощущать ее запах, тяжесть ее тела, шелк ее волос, щекочущих ему грудь.
Бун же не спал.
Лежал и напряженно о чем-то думал.
