— Ой! Правда, можно?
— Может быть — на обратном пути, — ответила Гвен. — А теперь, Грегори, нам бы надо идти дальше.
— А лошадке с нами нельзя? — в отчаянии спросил Грегори.
— Нет, нельзя, — ответил конь-качалка. — Но знаешь, у меня так тепло стало на сердце оттого, что тебе этого захотелось. А мне надо остаться здесь и качаться по часам, иначе я так никогда и не вырасту. Ты же не отберешь у меня этого, правда?
— Нет, что ты! — горячо воскликнул Грегори, но было видно, что эти слова дались ему нелегко. — Но я буду очень скучать по тебе, славная лошадка.
— А я — по тебе, — ответил конь-качалка. На мгновение издаваемая им музыка стала громче, медленнее и печальнее.
— Он должен отпустить тебя, — проговорила Корделия, обняв младшего братишку за плечо. — А ты должен позволить ему вырасти.
— Правильно, — кивнул Грегори, отвернулся и зашагал за братьями, сестрой и Вексом опустив голову. У Корделии на глаза набежали слезы. Но тут Грегори обернулся и крикнул коню-качалке:
— А мы еще увидимся, когда ты вырастешь и станешь большим?
— Даже не сомневайся! — выкрикнул конь, раскачиваясь назад и вперед. — Я, наверное, стану могучим скакуном — но я тебя обязательно узнаю.
— А я — тебя, — крикнул в ответ малыш. — До встречи!
Он помахал коню рукой, взял за руку сестренку, выпрямился, расправил плечи и вздернул подбородок.
— Пошли, Делия. Пусть себе качается! Таков уж наш рок! — добавил он совсем по-взрослому.
Девочка крепко сжала руку малыша и немножко пропустила его вперед, чтобы он не видел, как нежно и сочувственно она улыбается.
Гвен часто заморгала, сдерживая слезы, взяла Рода под руку, и они пошли следом за детьми.
— Такие громкие звуки — неприятно слушать, — признался Грегори и болезненно поморщился. И точно — звуки со всех сторон сливались в неприятную для слуха какофонию. Семейство продвигалось вперед по лесу под музыку. Стоило утихнуть одному камешку, как ветерок уже доносил звучание другого.
— Пока еще не слишком громко, Грегори, — сказал малышу Векс. — Да и не громкость тебя раздражает.
— Корделия, — строго проговорил Род, — перестань качать головой.
— Может, и не громкость, — невесело отозвался мальчик. — Но музыка такая грубая. Она неприятна для слуха.
— Это верно, сынок, — согласилась Гвен.
— Тембр, окраска звука — вот что тебе не нравится, правда? — спросил Векс у Грегори.
— Корделия, — снова окликнул дочку Род, — хватит мотать головой, тебе говорят!
— Окраска? — Грегори сдвинул брови и на минуту прислушался. — Да, наверное. Очень грубая музыка. Если бы она не была такая грубая, то такое сочетание нот звучало бы как трель, а звучит как скрежет.
— Возможно, дело в ритмике баса — низких нот. Может быть, она тебе докучает.
— Магнус! — процедил сквозь зубы Род. — Ты не мог бы идти не притопывая?
— Может быть, — ответил роботу Грегори, склонил голову набок, прислушался. — Точно! Потому что каждый третий удар звучит не тогда, когда должен звучать… Векс! — Грегори вытаращил глаза. — А теперь она вдруг перестала резать мне слух — эта музыка!
— Я надеялся, что это рано или поздно произойдет.
— Но как же это могло… Ой! Как только я начинаю рассуждать о ней, эта музыка перестает раздражать меня и начинает очаровывать! Ну если не она сама, так то, как она сложена!
— Все верно, Грегори. Существует мало раздражителей, которые не стали бы источником удовольствия, когда их превращают в объект исследования.
— Векс! Музыка звучит намного громче! — воскликнул Магнус.
— Верно. — Конь-робот поднял голову выше. — Из-за чего бы это?
Тропа неожиданно стала шире. Гэллоуглассы миновали последние деревья и вышли на просторный луг, через который протекала речка. На другом берегу реки виднелась какая-то темная масса.
— Ну, и что же это такое? — проворчал Джеффри.
— Всего-навсего толпа детей. — Магнус пригляделся и нахмурился. — Стая детей?
— Это дети! Они собрались по меньшей мере из трех деревень! — воскликнула Гвен.
— Все живые существа собираются вместе по-своему, — рассудительно изрек Грегори. — Овцы — отарами, птицы — стаями, львы — прайдами. Но про детей так говорить нельзя, братец.
— А дети как собираются? — требовательно вопросил Джеффри.
