– Мне очень жаль, что я не видел его лица, – сказал Фредерик, волнуясь. – Если бы я знал…
– Но вы не знали, так что говорить не о чем. Впрочем, не будем забывать, что голос тоже способен кое-что рассказать о человеке. – Амалия прищурилась. – Скажите, Фредерик, что бы вы могли сказать о Мэтре, исходя из его голоса? Может быть, какие-то черты характера, словечки, возраст, наконец…
Молодой человек задумался.
– Я бы сказал, что ему не двадцать лет, но и не пятьдесят. Где-то от тридцати до сорока, наверное… Он умен, привык учитывать все обстоятельства…
– Вот как? Почему вы так думаете?
– Он… Он сказал, чтобы Щеголь открыл окно после того, как они убьют вас. Чтобы чайки склевали тело… Я хочу сказать… – Фредерик багрово покраснел и умолк.
– Предусмотрительно, – пробормотала Амалия. – С другой стороны, поскольку открывать окно не понадобилось… – Она усмехнулась. – Получается, не так уж он и умен, правда? А что вы вообще скажете о его манере выражаться? Может быть, у него какой-нибудь акцент, просторечие или…
– Нет, – твердо ответил Фредерик. – У него, знаете, такая хорошая речь образованного человека… Он даже ни разу не выругался, когда говорил со Щеголем.
– Образованного человека?
– Ну… Так мне показалось.
– Возможно, вы правы. В конце концов, Мэтром обычно называют адвоката, или преподавателя, или мастера в каком-либо деле… или художника, например…
– Странно, что вы это сказали, – пробормотал Фредерик. – Дело в том… Чем больше я думаю, тем сильнее мне кажется, что я уже слышал где-то его голос… Но я никак не могу вспомнить, где это было.
– Кто-то из ваших знакомых? – быстро спросила Амалия.
– Нет.
– Где вы его слышали? В Париже, в Бретани, где-то еще?
– Я не помню. – Фредерик недовольно мотнул головой. – Если бы я вспомнил, я бы сразу же вам сказал… Но я не могу вспомнить.
У него был такой несчастный вид, что у Амалии сразу же пропала охота расспрашивать его дальше. Еще она подумала, что он производит точно такое же впечатление, как какое-нибудь маленькое беззащитное животное, которое долго мучили и обижали, и вот оно наконец-то попало в добрые руки, встречает только хорошее отношение к себе, но дичится и страдает, подсознательно все время ожидая удара или незаслуженной обиды.
– Да, я хотела еще кое-что вам сказать, – негромко проговорила Амалия. – Я намерена добиться пересмотра вашего дела.
Фредерик подскочил на месте.
– Моего…
– По крайней мере, я попробую. Это будет непросто, но настоящий убийца до сих пор находится на свободе, и найти его смогут, только когда с вас снимут обвинения.
Тут у Фредерика сдали нервы, и он расплакался, закрыв лицо руками. Это было ужасно – рыдать вот так, перед ней, в красивой гостиной чужого дома, – но он не мог сдержаться. Он плакал, как никогда в жизни, как не плакал даже тогда, когда умерла его мать – единственный близкий ему человек, и он остался один, совсем один…
– Я принесу вам воды, – сказала Амалия, поднимаясь с места. Ее начал тревожить этот затянувшийся истерический припадок.
– Нет, не надо… Вы же ранены. – Фредерик поднял голову, по его лицу все еще текли слезы. – Вы чудесная, чудесная, чудесная… Если вам когда-нибудь понадобится моя жизнь… Знайте, что я готов умереть за вас.
– Я предпочитаю, чтобы вы были живы, Фредерик, – серьезно сказала Амалия. «Щучья холера, ну и обкорнали его в тюрьме… Надо будет пригласить к нам парикмахера, будто бы ко мне, и пусть он заодно подстрижет и Фредерика. Сейчас лучше об этом не говорить, иначе он опять сорвется в истерику». – А теперь давайте-ка займемся завтраком. Не знаю, как вы, но лично я здорово проголодалась.
– Говорю вам, госпожа баронесса: все это чепуха, – упрямо сказал Ломов.
– Что именно? Думаете, Фредерик все выдумал про маяк?
– Нет, на маяке он как раз слышал голос Мэтра. Плохо, что он придумал, будто слышал этот голос раньше, но я его за это не виню.
– Сергей Васильевич, – довольно сухо промолвила баронесса Корф, – должна признаться: я вас не понимаю.
– Все-то вы понимаете, Амалия Константиновна, – проворчал ее собеседник. – Бедолага от вас без ума, вот и решил, что, если он скажет, будто встречал Мэтра раньше, вы будете уделять ему больше внимания. Проверить-то мы все равно ничего не можем.
