- Слушай, крошка…
- Подожди, - перебила она. - Может, перестанешь называть меня крошкой? Когда мы встретились, меня звали Мира Шамвэй, помнишь?
- Понял, - сказал я, усмехаясь.
- Увези меня отсюда, - она вдруг оказалась совсем рядом со мной. - Ты можешь, я знаю. Мне так не хочется связываться со всем этим.
«Да если бы ты знала хоть половину того, что тебе предстоит, - подумал я, - ты бы мне уже шею свернула». - Но вслух произнес совсем другое: - Ничего, через неделю ты еще благодарить меня будешь. Ты, надеюсь, не боишься этого шамана Квинтля?
- Конечно, нет. Но это нелепо. Я даже не знаю языка, они сразу догадаются, кто я.
- Док все продумал, так что не переживай.
Она рассеянно вытащила из сумки колоду карт и так же рассеянно принялась вытворять с ними головоломные трюки.
- Что-то в тебе есть такое, - задумчиво проговорила она. - Но не пойму что.
- Когда я был маленьким, мама натирала меня медвежьим жиром. А что, до сих пор чувствуется? - я прилег на траву.
Она нагнулась ко мне и вынула четырех тузов из моего нагрудного кармана.
- Как ты считаешь, я серьезная девушка?
Я смотрел на карты, мелькающие у нее между пальцев, голос у меня неожиданно охрип.
- Я скажу больше - ты изумительная девушка.
Она с интересом посмотрела на меня.
- Правда?
- Правда. И я надеюсь, мы узнаем друг друга гораздо лучше, прежде чем расстанемся.
Она снова нагнулась и вытащила короля пик у меня из рукава. На секунду я вдохнул запах ее волос. Он напомнил мне Англию, где я провел прошлое лето в старой усадьбе, заросшей душистой сиренью.
- Ты так думаешь? - спросила она.
Я обнял ее за плечи и привлек к себе. Она не сопротивлялась.
- Да, я так думаю.
Так мы и лежали, глядя на облака.
- И ты хочешь этого? - ее губы были рядом с моими.
- Может быть, - я поцеловал ее.
Она лежала смирно, но с открытыми глазами. Спина у нее была напряжена, а губы тверды и по-детски неумелы. Она не сопротивлялась, но целовать ее так доставляло столько же удовольствия, как целовать самому себе руки.
- Ладно, - сказал я, приподнявшись на локоть. - Забудь.
- Это что-то должно было означать? - спросила она, поправив юбку.
- Конечно. Но иногда не получается. Весь фокус в том, чтобы не торопиться с этим.
- Нет, - она серьезно смотрела на меня. - Весь фокус в том, чтобы не делать этого вовсе.
Да что со мной? У меня есть работа, двадцать пять тысяч маячат впереди, а я тут вожусь с девчонкой, до которой мне в общем-то нет дела. Или, может, виноваты ее волосы? Я всегда был неравнодушен к блондинкам.
- Что, уже не хочешь узнать меня ближе? - она внимательно смотрела на меня.
- Хочу… А я тебе не рассказывал про ту рыжую девчонку, которую встретил в Нью-Орлеане?
- Можешь не рассказывать, - она поднялась. - Я себе представляю. Значит, ты не хочешь помочь мне?
- Да что случилось? - я пошел следом за ней. - Еще утром все было в порядке.
- Не нравится мне все это.
- Но ты же еще не пробовала.
- А тебе что до всего этого? Ты-то чего стараешься? - спросила она и завела мотор.
- А статья? А сенсация? Если бы ты была журналисткой, Лепесток Сирени, ты бы не задавала таких вопросов. Это будет грандиозная статья. Может, и мой портрет напечатают.
- А потом кто-то завернет в эту газету мясо. Ты об этом не думал? - Мира развернула машину, и мы двинулись обратно.
- Ну зачем ты так? Всю романтику портишь своими подколами.
Мы подъехали к небольшому горному городишку.
- Давай остановимся, - предложил я. - Пивка выпьем.
Мы остановились у пивной и расположились под ярким тентом, где стоял длинный стол и скамья. Мира села рядом и сняла шляпу.
Тощий старый мексиканец вышел из пивной и поклонился. Мне не понравился его испуганный взгляд. Я заказал пива, и он удалился.
- Эти мексиканцы-крестьяне все одинаковы, - сказала Мира. - Раньше я жалела их, а теперь… - она вдруг умолкла, глядя поверх моего плеча.
Я обернулся. В дверях пивной стоял самый огромный и толстый человек, которого я когда-либо видел. Наверняка, выше двух метров. На нем было обычное соломенное сомбреро, но мягкие мексиканские сапожки были шиты серебром. Он облокотился на косяк и уставился на Миру. Глаза мне его особенно запомнились: неподвижные, равнодушные, словно у змеи. И взгляд у него был малоприятным. Он прямо пожирал глазами Миру.
