– Главный у них этот… Маркс какой-то, вроде. Я еще спросил у него: «Кто такой?» А он мне в ответ, что, мол, немец.
– Да уж ясно, что не татарин. А чин какой?
– У кого?
– Ну, у Маркса этого.
– Этого он мне не сказал. Сказал, что для нас он самый главный, и все тут. А насчет чина не знаю, я не интересовался.
– Значит, не ниже генерала. И сколько их тут?
– Да кто их знает? Я только одного и видел.
– Что ж ты, остальных и не видел?
– Да не пришлось как-то.
– Но они тут пока?
– Были тут. А потом мы радиву слушали… А они того… А потом я пошел… А потом вот ты.
Неуклюжесть отчета о последних действиях компенсировалась искренней подробностью, которую Захарченко оценил, благосклонно кивнув.
– А техники у них много?
– Вот чего-чего, а этого хватает. Он мне еще жаловался, что ее тяжело таскать.
– Да уж ясно. А в чине каком?
– Чего не знаю, того не знаю. Он до этого по какой-то части служил.
– В какой такой части?
– Не знаю. Андминистративной, что ли… Ну, это, может, я и путаю что. Трупы, говорит, собирал.
– Военгоспиталь, что ли?
– Да не, говорю же… андминистративной. Андминистративная должность, сказал.
– Штабной, значит.
– Не знаю, – пожал плечами Михась. – Он не пояснил. С ним Тимоха скорешился. Тимоху надо спросить.
«Ага, – подумал Захарченко. – Один предатель уже есть».
– А как деревня-то ваша называется?
– Невидово и называется.
– Ладно, дед. За сведения спасибо. Ты, я вижу, все ж таки пока за нас. Поэтому о нашем разговоре молчок, договорились?
– А что ж не договориться с хорошим человеком? Можно и договориться.
Михась пошел своей дорогой, а Захарченко, проводив его напряженным взглядом, вскоре выполз из кустов и помчался, пригнувшись к земле, обратно к своим.
Вскоре он уже докладывал Криницыну детали обстановки.
– Говорил с местным, товарищ капитан. Говорит, техники у немца много, но он сам не видел. Они им кино привезли и радио установили. Ну, в пропагандистских целях. Национал-социализм, говорят, будем у вас строить. Причем некоторые по-русски не хуже нас лопочут. Видать, обученные. Или переводчики. А, может, недобитки белогвардейские на их стороне воюют. А генерала ихнего Марксом зовут. Ну, вроде нашего Карла Маркса. А в самой деревне ни флагов советских, ни товарища Сталина. Все поснимали. Может, сами, а может, и немцы. Думаю, сами. У них настроения те еще. Пораженческие. Немцу радуются, форму ихнюю хвалят. Говорят, хорошая форма. Насчет количества точно неизвестно. Я не видел. А дед не знает. А деревня Невидово называется.
Все это Захарченко выпалил на одном дыхании, словно старался уложиться в какой-то отведенный хронометраж. Едва дыхание иссякло, он заглотнул новую порцию кислорода, но информации больше не было, и он замолчал.
– Все? – сурово спросил Криницын.
– Вроде все.
Криницын приподнял козырек фуражки и растерянно поскреб лоб.
– Как же так? – произнес он, водворяя фуражку на место. – Выходит, немец сзади и немец спереди. Неужто и впрямь в тыл угодили? А, может, мы между частями оказались?
– Не могу знать, – честно рявкнул Захарченко.
Капитан издал какой-то глухой раздраженный рык.
– Будем прорываться! – прохрипел он и с остервенением стукнул кулаком по стволу стоящего рядом дуба. Потом почесал отбитый кулак и посмотрел на Захарченко.
– Постов-патрулей нет?
– Никак нет, товарищ капитан. Не видел.
– Как стемнеет, пойдем. А вам, боец Захарченко, объявляю благодарность. Свободны.
– Служу Советскому Союзу! – с усердием выкрикнул Захарченко и, развернувшись, пошел к остальным бойцам.
Капитан же склонился над картой и зашевелил губами, ища проклятое Невидово. Но на карте никакого Невидова и в помине не было. Криницын взял карандаш и нарисовал населенный пункт посреди болот.
«Как знать, – подумал он, – может, через это Невидово еще не раз проходить придется».
