— Предположительно… по некоторым данным… — Иосиф Первый положил потухшую трубку на край пепельницы и прошёлся по кабинету. — Я так понял, Феликс Эдмундович, точной информации у вас нет.
— До двадцать шестого года ничего, Иосиф Виссарионович, — когда-то Дзержинский командовал батальоном в том полку, где служил будущий император, и с тех пор они обращались друг к другу по имени и отчеству. — Но в двадцать шестом году Фанни Каплан устраивается на один из заводов графа Бронштейна, где сразу же получает должность заведующей лабораторией взрывчатых веществ.
— Что говорит по этому поводу сам граф? Вы его допросили?
— Он отказывается разговаривать без присутствия адвоката.
— Так в чём же дело, Феликс Эдмундович?
— Адвокат тоже арестован.
— Зачем?
— На всякий случай. Если не найдём за ним ничего предосудительного, то извинимся и выпустим.
— Одни сегодня уже извинялся на стадионе, — усмехнулся император.
— Как он? — поинтересовался Дзержинский.
— Пока без сознания. Николай Нилович диагностирует истощение, вызванное огромнейшим объёмом пропущенной через организм энергии. Он вообще удивлён, что человеческий организм смог выдержать такую нагрузку. Там мощность была сравнима с «Большим кругом» семнадцатого года под Нарвой.
— Но Василий жив.
— Более того, Бурденко даёт благоприятный прогноз.
— Это радует, — кивнул Дзержинский. — Но стоила какая-то бомба таких усилий?
— Какая-то? — император посмотрел на всё ещё не остывшую трубку, и достал из пачки длинную папиросу. — Нет, Феликс Эдмундович, я не назвал бы то взрывное устройство обыкновенной бомбой. Благодаря поставленному Василием куполу вся высвободившаяся энергия ушла в землю, и прожгла дырку глубиной восемь километров.
— Сколько?
— Вы не ослышались, именно восемь километров, даже чуть больше. Учёные прыгают от восторга, а Лазарь предлагает построить на месте стадиона геотермальную электростанцию.
— Граф Каганович?
— Другших Лазарей у меня для вас нет, Феликс Эдмундович. Но мы отвлеклись, этой дыркой в земле есть кому заняться, а вот расследование… Вы точно уверены что Бронштейн как-то причастен к покушению?
— Я ищу кому выгодно, Иосиф Виссарионович. А Льва Давидовича и всё его Екатеринбургское правительство ещё Владимир Ильич называл иудушками и политическими проститутками. Разрешите применить особые методы дознания?
— Это какие?
— Ментоскопирование мозга.
— Ваш Мессинг шарлатан и жулик.
— Я знаю, — кивнул Дзержинский. — А вот Лев Давидович об этом наверняка не догадывается.
— Делайте так, как считаете нужным, Феликс Эдмундович, — согласился с шефом жандармов император. — Но результат нужен в самое ближайшее время, потому что граф Бронштейн пользуется немалым влиянием среди промышленников, а это такая сила, с которой приходится считаться.
— А я ещё пять лет назад подавал записку с обоснованием необходимости перевода оборонной промышленности под контроль государства.
— Мы ещё вернёмся к обсуждению этого вопроса, — Иосиф Первый потушил папиросу в пепельнице. — Вы останетесь на ужин? Николай Александрович хочет поговорить с вами на какие-то финансовые темы.
Эхо воскресной дуэли и покушения гуляло по Петербургу, вызывая пересуды, споры, и не всегда и не всем приятные разговоры.
— Анастас Иванович, о каком выигрыше вы говорите, если ваш господин Красный принёс извинения?
— По мнению общества, уважаемый Николай Арнольдович, именно эти извинения нужно считать победой.
— Помилуйте, Анастас Иванович, общественное мнение и мой кошелёк никоим образом не пересекаются. Они вообще существуют в параллельных вселенных.
— Я бы не был столь категоричен, Николай Арнольдович. Вот ознакомьтесь с вердиктом офицерского суда чести.
— Гимназисты не попадают под юрисдикцию этого суда, Анастас Иванович, так что даже знакомиться не буду.
— Смотря какие гимназисты, любезнейший Николай Арнольдович. Награждение гимназиста Красного орденом святого Станислава третьей степени возводит его в чин прапорщика запаса. Понятное дело, что без права ношения мундира, но всё равно офицер, как ни крути.
— Награждение произошло… то есть, должно было произойти уже после принесения извинений.
