Разбудил его деликатный стук в дверь кабинета:
— Василий Иосифович, чайник в четвёртый раз засвистел, — доложил охранник. — И там это, барышни к вам пришли.
— Там, это где?
— Да в гостиной хозяйничают. Я им сказал, что вы заняты, а они с пирожными. Разве можно не пустить барышень с пирожными?
Вася бросил взгляд на запястье. Ого, три часа подушку давил! И кого там нелёгкая принесла? Если тётки по материнской линии, то давно уже не барышни. Если младшие сёстры, то охрана их в лицо знает.
— Сейчас буду, только переоденусь.
Выходить к гостьям в гимназической форме, помятой от сна на диване, дурной тон и верх неприличия. Это к Алексею Максимовичу можно по-соседски завалиться в халате и тапочках на босу ногу, и самого его застать в рубашке с чернильными пятнами на рукавах.
В гостиной ждал сюрприз. Даже три смущающихся и краснеющих сюрприза — Верочка Столыпина, Катя Орджоникидзе и Лизонька Бонч-Бруевич. На столе вместо чайника красовался пузатый самовар, расставлены розетки с вареньем и мёдом, насыпаны в вазочку шоколадные конфеты, а по центру огромный фарфоровый поднос с эклерами, не иначе как микояновскими.
И зачем одноклассницы заявились? В гимназии, можно сказать, внимания не обращают, а тут целой толпой. Адрес откуда узнали?
— Красный, мы всё знаем! — выпалила Верочка Столыпина.
— Да-да! — поддержали её Катя с Лизой.
Василий ухмыльнулся:
— В таком случае, госпожа Столыпина, приведите мне доказательство теоремы Ферма.
Верочка округлила глаза, а Катерина с Лизаветой за её спиной тихонько захихикали. И Васе пришлось брать командование в свои руки.
— Итак, давайте всё с начала, — Красный поочерёдно обозначил поцелуй тонких пальчиков каждой девочки, не качаясь губами. — Позвольте представиться, о прекраснейшие сударыни! Василий Красный, для друзей просто Вася. Мы же друзья?
— Э-э-э…
— Прочие ко мне домой не приходят.
— Меня тоже просто Верой называй, — выдохнула Столыпина и опять покраснела. — И да, мы друзья.
— Лиза.
— Катя.
— Ну вот, с официальной частью закончили, и можем со спокойной душой перейти к чаепитию. Заодно и расскажете, что именно вы про меня знаете.
— Мы знаем всё! — с торжеством в голосе произнесла Верочка. — Нам Артём Сергеев рассказал.
Василий мысленно обматерил названого брата, пожал плечами, и сознался:
— Ну да, я Великий Князь и цесаревич, сын императора Иосифа Первого.
— Глупая шутка и совсем не смешная, — обиделась Столыпина. — А ещё другом назвался. Такими вещами, Вася, лучше вообще не шутить.
— Извини, — Василий склонил голову и с трудом сдержал вздох облегчения. — Просто я не знаю за собой ничего такого, про что мог бы рассказать Артём.
— А с Бронштейном?
— Что с Бронштейном?
Лиза Бонч-Бруевич погрозила пальчиком:
— Излишняя скромность сравни гордыне. Кто вступился за честь императора и начистил Яшке рыло?
— Лизавета! — одёрнула её Верочка. — Разве можно в приличном обществе говорить слово рыло? Лицо, или, в крайнем случае, морда.
Лиза смутилась, но в её защиту выступила Катя Орджоникидзе:
— Можно такое слово говорить! Это вот у Васи лицо, а у Яшки натуральное рыло.
Пока девочки спорили, Василий разлил чай и попросил гостий присаживаться. Катя села справа, Вера слева, а Лиза после недолгого раздумья заняла место с противоположной стороны стола лицом к Васе.
— Извините, отвлёкся… Так что, Лиза, ты говорила про защиту чести государя-императора?
— Всем известно, что у императора Иосифа самые высокие показатели силы, — терпеливо пояснила Лизавета. — А Яшка сказал, что если сила есть, то ума не надо. Ты заступился за честь государя, Вася, и мы тобой годимся. Ты поступил как настоящий большевик!
— Кха… — Василий подавился чаем и долго откашливался, пока Катя не догадалась постучать его по спине. Своим ушам он не поверил, и на всякий случай переспросил. — А почему как большевик?
— Потому что большевики за справедливость! — Лиза гордо выпрямилась на стуле. — Мой дедушка вступил в «Патриотическое большинство» ещё при жизни Александра Ильича и Владимира Ильича, и если бы не тиф, он бы тоже был в том «Большом круге».
— И мой дедушка большевик.
— И мой папа!
