— Тяжелая ноша, — согласилась Жофия.
Декан вынул из коробки толстый запечатанный конверт.
— После смерти отца Рафаэля я всю эту историю записал, на тот случай, если вдруг внезапная смерть настигнет… — Священник осенил себя крестом и на секунду прикрыл глаза: — Избави нас, боже, от смерти нежданной!.. Чтобы не унести с собой тайну эту в могилу… Но что, ежели в недостойные руки попадет посмертное сие послание?.. — С измученным видом он неподвижно уставился перед собой. Жофия смотрела на него с жалостью: священник состарился на десять лет, рассказывая о своей тайне. Мясистое лицо избороздили морщины, глаза запали и воспалились, нос вытянулся. — Пирока… но она для этого слишком примитивна, даром что всю жизнь священникам прислуживала… Да, пожалуй, и корыстолюбива… К золоту, во всяком случае, неравнодушна.
— Помните, господин декан, — горячо спросила вдруг Жофия, — однажды вы у меня спросили: неужто это так много — тридцать лет? Да, так много! Целая историческая эпоха… Вот и Святую корону нам вернули! Но если даже американцы считают, что в нынешней Венгрии коронационные реликвии будут в безопасности, тогда уж и сельскому декану, Тимоту Жидани, духовному пастырю народа своего, не следует быть недоверчивее их!
Священник сосредоточенно, смотрел в одну точку.
— Вы думаете? — спросил он, но как-то рассеянно.
Жофия улыбнулась.
— Ах, господин декан! Да ведь про себя вы, право же, давно уже все решили. Иначе мне ни за что не сказали бы! Ведь согласно клятве раскрыть тайну вы имеете право только тем, кто над вами. Вы уже давно решили про себя, хотя и самому себе о том не сказали, что попросите аудиенции у епископа и откроете ему тайну своих сокровищ.
Священник признательно, хотя и совершенно разбитый, взглянул на Жофию.
— Спасибо, что выслушали меня. Вы действительно… очень мне дороги… очень-очень дороги…
Высоко на холме Капталан высятся друг против друга два величественных, старинных здания: епископский дворец и собор.
На выложенной булыжником площади Жофия остановила «трабант». Декан грузно выбрался из машины, жестом попрощался с художницей и, бледный, лихорадочно улыбаясь, скрылся под сводом украшенного каменной резьбой портала епископского дворца.
Через несколько дней Жофия закончила реставрацию алтарного образа. Она смотрела на него со сложным чувством, испытывая радость и какой-то запоздалый страх — с такой большой и самостоятельной задачей она еще не сталкивалась. Если бы не то паническое желание бежать, она, пожалуй, и не взялась бы.
Епископ выслушал декана, но дальше случилось не так, как они себе представляли, полагая, что он тотчас поедет смотреть сокровища. Нет, он сказал только, что благодарит и доложит обо всем вышестоящим лицам. Итак, рано или поздно, кто-то — один или несколько человек — приедет за сундуком, и Жофия радовалась, что сможет показать им уже готовый алтарный образ… И хотя понимала, что в сравнении с сокровищами реставрированная картина — ничтожная малость, но все же надеялась, что как раз из-за сокровищ приезжие обратят внимание и на ее работу…
А тогда легче провести и проект реставрации церкви.
Когда краски просохли, она зашла в контору кооператива и попросила председателя (Кароя Боттяни) — если найдется у него несколько человек и немного времени — поднять и закрепить святого Христофора на прежнем месте, в алтаре. Возвращаясь в церковь, прихватила несколько банок полученного от Семереди пива и положила в чашу со святой водой. Сама она уже несколько недель не пила во время работы.
На следующее утро явилось все «руководство», оснащенное лестницами, веревками. С восхищением разглядывали они словно по волшебству возрожденную картину.
— Черт побери! Как новенькая!
— Когда мы снимали ее, такую неказистую, — сказал председатель, — не думал я, что вам удастся сотворить подобную красоту. Ведь он будто живой… Только что не говорит!
— Вся эта церковь так же прекрасна! — увлеченно заговорила Жофия. — Нужно ее только высвободить от всех этих наслоений гипса, цемента и извести, которыми закрыли ее столетия! Поверьте, предметы, камень, форма умеют говорить! Эта церковь сейчас все равно что царевна, заколдованная и превращенная в лягушку… Стоит кому-то поцеловать ее, как в сказке, или просто обратить внимание, заметить ее — как она тотчас скинет с себя отвратительную жабью шкуру и перед нами возникнет волшебно прекрасное создание… и скажет: «Я и есть царевна из сказки… и я подарю вам сокровища…»
