И вот бедняга Ян оказался в самом настоящем полоне у чародеев, могущих запросто обернуть его в камень, а то и в мышь, то-то Годархи порадуются… Мало того, так с улицы стережет еще одна беда, а в том, что это беда, Ян уже имел случай удостовериться. И вот теперь сидел он в углу и думал, как уцелеть промеж всех этих напастей.
Эриль тем временем колдовал над обнаженным телом чужака. Он говорил ему:
— Дыши!
И тот послушно дышал. Говорил:
— Перестань дышать!
И парень лежал, точно мертвый. Красной мазью он рисовал на нем какие-то знаки, а знахарь, не переставая, что-то шептал. Ян почувствовал, как вдруг у него закружилась голова, словно выпил ведро браги, его неудержимо повело в сон, но стоило услыхать под окнами жуткое "скрип… скрип…", как весь сон разом слетел с него.
Эриль тотчас вскинул голову, ноздри его затрепетали, глаза в темноте загорелись, он стал похож на зверя, почуявшего охотника недалеко от своего логова.
Сначала было тихо. Потом пронзительный голос завыл:
— Ингерд!.. Покинь чужой дом! Ступай с нами!..
Обнаженное тело, пестреющее струпьями закрывшихся ран, конвульсивно дернулось, но эриль Харгейд повелительно вытянул над ним свою белую, как снег, руку и сказал только одно слово:
— Схор.
И тело чужака покорно затихло.
Те, что за окном, видно, почуяли, что против них объявилась какая-то сильная сила, и гнев обуял их. Страшный рев потряс ветхие стены избушки, вздрогнули пол и потолок, Ян зажал ладонями уши и уткнул голову в колени, лишь бы не слышать эти вынимающие душу вой и стоны. Но эриль все так же стоял и не двигался, и больной под его рукой лежал, будто мертвый, тогда как знахарь был белее инея, а Ян чуть ума не лишился со страху. Ему казалось — еще немного, и изба раскатится по бревнышку, и крыша рухнет, и мох разлетится по ветру, до того ее всю трясло и шатало.
Тогда эриль Харгейд вытянул вперед правую руку и несколько минут так стоял, не подпуская друг к другу душу умирающего и тех, кто за нею пришел. Как же они старались прорваться сквозь этот заслон! Но заслон был прочен, и возгласы из-за двери бессилия и боли служили тому подтверждением.
Правая рука эриля начертила в воздухе какой-то знак, и Ян услыхал грозный голос:
— Ну, довольно! Пагин! Убирайтесь!
И вой разом прекратился. Торопливо заскрипел снег под удаляющимися шагами непрошеных гостей, и на улице стало тихо.
Ян отнял ладони от ушей и открыл глаза. Эриль Харгейд стоял, опустив руки, и в белых волосах его искры играли, а сам он будто светился весь. Ян вжался в стену, но прятаться было некуда. И вот колдун повернулся к нему и говорит:
— Хорошую службу сослужил ты, Ян Серебряк. Домой теперь ступай, не бойся никого.
Ян на ноги поднялся и медленно спиной к двери попятился, поглядывая то на эриля, то на знахаря, словно не веря, что живым его отпускают. Добравшись до двери, выскочил, как ошпаренный, и опрометью в стан свой кинулся. О напасти, что недавно под окнами бродила, и думать забыл, для него эриль Харгейд — всем напастям напасть. В ту ночь Ян твердо решил узнать, кто таков этот чужак, в избушке знахаря оказавшийся, и кто за ним приходил. На кого, в конце концов, он, Ян Серебряк, потратил столько сил и здоровья.
Сам чужак меж тем мало что соображал, в полном беспамятстве пребывая, и не слыхал, какой разговор над ним вели эриль и знахарь.
— Не простого парня подобрал ты, Вяжгир, — молвит эриль. — Доброе дело сделал, но болеть сердцу твоему, — он вздохнул, — тут и я помочь не сумею. Такие, как он, меняют жизнь всякого, кто их коснется.
— Кто же он? — знахарь на него глаз не подымал — уродства своего стыдился.
— Ингерд Ветер — из племени Черных Волков, один из маэров.
— Тот, кто избран, — еще ниже опустив голову, прошептал знахарь.
— Да, один из тех, кто способен повелевать судьбами людей и даже мир кроить по-своему. Сам-то он этого пока не ведает. Я долго искал его и боялся, что эриль Хёльмир найдет его раньше. Ты вовремя позвал меня, Вяжгир. Не то в нашей земле одной бедой было бы больше.
Знахарь зябко поежился, ему в рубахе меховой холодно стало. Старая рубаха была, не грела…
— Те, что явились за ним…
