В глазах защипало. Чтобы не показаться слабаком, пришлось стиснуть зубы и сдержать эмоции. Было больно представлять Милену в больничной койке, в окружении врачей и мертвых белых стен. Последний раз я видел ее, измученную и иссушенную болезнью, но она не переставала улыбаться, и взгляд Милены лучился радостью. Болезнь разъедала бедняжку изнутри, но даже страшная боль не убивала в ней оптимизм.
— Стой! — скомандовала Маша, и вырвала меня из размышлений. — Тихо, маленький.
Мы остановились перед абсолютной темнотой. Дорога уходила во мрак, и ее освещенный участок от тьмы отделяла граница, за которой будто бы вовсе не осталось пространства. Темная территория простиралась до самого горизонта, и казалось, конца ей не было.
У меня в груди защемило. Во тьме скрывалось что-то страшное, пробуждавшее в душе первобытный ужас. Тот ужас, который возникал в человеке, когда он шел по безлюдной темной улице в опасном районе, и боялся встретить безжалостного грабителя за углом. Когда сердце колотилось быстрее, в висках стучала кровь, а пальцы покрывались липким холодным потом.
— Что это? — встревожилась Маша, голос ее дрогнул.
Абрата находилась дальше, и я четко помнил, что с этого участка пути было видно язычки деревенских огней. Но темнота поглотила всё. Кто-то в темноте зловеще перешептывался загробными голосами, будто злые духи мира мертвых равнодушно обсуждали, чью душу хотели вырвать из тела и сожрать.
Айцур тяжело давил на психику, и подобным образом людей могла пугать лишь темная ангельская магия. Мы стояли перед Темнотой неизбежности — сдерживающим заклятием, в которое можно зайти, но выйти никак. Любимая ангельская игрушка, используемая ими при необходимости убить или пленить всех без остатка.
— Ангелы, — мрачно изрек я. — Разве Абрата не под защитой «Серых перьев»? И где же твои спасители мира? Удрали в Скид, поджав хвосты?
— Я сама не понимаю, — нехотя призналась Маша.
— Отзывай питомца, — велел я, и спрыгнул на землю, расчехлив барабан. Маша слезла с улитки, погладила ее, и улитка растворилась в воздухе, бесследно исчезнув. — Нам нужно идти в темноту.
— Зачем? — испугалась Маша, и в глазах ее мелькнул тусклый огонек человека, не хотевшего идти на смерть. — Других поселений нет?
М-да. Быстро же она переобулась. Противно стало.
— Пока доберемся до другого поселения, то подохнем от голода, — пояснил я. — Времени выживать и охотиться в лесу по дороге нет. И кстати, — я издевательски покосился на Машу, — а как же люди? Разве не их ты собралась спасать? Там человек девяносто живет, не меньше. Меня от вашей лицемерной доброты воротит….
— Я иду, — насупилась Маша. — Мне уже испугаться нельзя? Надо будет — я умру за людей.
— Этим и займемся, — улыбнулся я.
Я вгляделся в темноту. Ничего. Ни света, ни звука. Только жуткий вой ветра, и шелест подсохшей древесной листвы. Темная магия уничтожала все, к чему прикасалась, и лес вокруг Темноты неизбежности медленно умирал.
По телу прошлась волна страха.
Если в Темноте неизбежности остались ангелы, дело плохо. И второй разряд Маши нисколько не успокаивал. Парочка подростков может и справится с берсерком, но что, если берсерков двое? Что, если к ним приблудятся ангельские темные танцоры и мертвые музыканты? Да нас там под орех разделают, а потом кожу живьем снимут, повесив за собственные кишки на ближайшем ярмарочном столбе. Ангелы любили кровь. И любили, когда людям больно.
Сглотнув, я шагнул в темноту, и Маша шагнула следом. Огромный нимб, покрытый ангельскими символами, ярко светился в небе, и вырывал из темноты охваченную пламенем деревню. Нимбом ангелы пользовались как лампочкой, чтобы видеть, кому сносить голову.
Маленькие деревянные домики пылали, изрыгая густые столбы черного дыма, и я закашлялся, вдохнув едкий запах гари. Пепел плавно парил в воздухе, как мертвый снег, и мне стало страшно. Долго дышать нельзя. Угарный газ — молчаливый убийца. Он не имел ни вкуса, ни запаха, но прикончить мог за считанные минуты.
Мы прокрались к деревне небольшими полями, пробираясь через пшеницу, и спрятались за догоравшим домом. С окна свисал старый торговец, у которого я купил плащ. Смерть старику досталась страшная. Сначала его рассекли в поперечнике, а потом подожгли. Кожа покрылась волдырями и страшными ожогами, на спине растянулся глубокий порез от тяжелого двуручного меча. Кровь свернулась от жара. Без сомнений — работа берсерка. Их склонность к бессмысленной жестокости в ангельской братии являлась самой безграничной.
