Кто видел Сашу в игре, тот конечно же никогда не забудет его легкий, красивый бег настоящего атлета. Он словно плыл по площадке, вроде бы и не затрачивая ни малейших усилий. Чувствовалось, что он нравится себе, что он любуется собой — своей силой, изяществом, мастерством. И он знал, что нравится другим, что публика любуется им. И поэтому играл еще красивее, еще грациознее и элегантнее. Настоящий художник баскетбола, он не признавал игру просто как игру. Для него, созидателя, творца, был важен и внешний облик матча, каждого участника поединка. Как актер, он помнил и никогда не забывал о том, что играет не для себя, даже не для своей любимой команды, а для зрителя, который пришел на него, Белова, смотреть, Но делал Саша это не в ущерб игре, не ради красивости и одного лишь мнимого эффекта. Каждое его действие было подчинено логике событий. Но в этой логике он прежде всего искал гармонию.
Обладая высоченным, мощнейшим прыжком, Саша всегда вовремя и в нужный момент оказывался на том месте, где и разгоралась схватка. Прыжок Белова вызывал восхищение и изумление. Казалось, подчас он прямо–таки зависает в воздухе, парит над площадкой. Противники терялись, они уже опускались на землю, а Белов все еще где–то там, в облаках, висит над ними и уже без помех забрасывает мяч в кольцо.
Встав в стойку на чуть согнутых сильных, длинных ногах, широко расставив и приподняв локти, он занимал так много места под щитом, что другие просто не могли к нему подступиться. Забить «из–под Саши» было немыслимым делом, он ведь и не подпускал никого к щиту. К тому же у него было поразительное чутье, тончайший нюх плюс тактическая сметка. Это и позволяло Саше выигрывать щит у соперников, которые были сантиметров на десять–пятнадцать выше него.
Мне просто трудно сказать, чего бы Саша не мог делать на площадке. Центровым он был таким, каких не было до него и не скоро будет (за исключением Сабониса). Огромное его преимущество–предвидение развития событий. Саша не ошибался в выборе решения, настолько светлой была у него голова. Безусловно, это дар. с которым нужно родиться. Тем не менее Саша не уставал шлифовать свой талант, что и сделало его великим. Ведь вспомните, он мог сыграть легко, изящно, но мог вместе с тем, если это необходимо, и очень мощно, сильно, не боясь жесткой борьбы, на грани фола, не уступая в схватках (подчас и забивал с противником на плечах).
Белов больше всех центровых бросал штрафные. А это ведь и говорит о его смелости, о желании идти на обострение, не опасаясь синяков и шишек. А как он бросался — единственный из центровых — на пол, за мячом, который в тот момент мог находиться от него в четырех–пяти метрах! Кто из сегодняшних «больших» рискнет ринуться в борьбу на «первом этаже»? Что–то не припомню такого. А Саша буквально разбивался, сражался до самозабвения, подставлялся под удары, как это делают высококлассные хоккеисты–защитники, бросаясь под шайбу.
И таким он был всегда. Но все же отличительной чертой его игры была красота. Элегантно проскочит с ведением к щиту и — сверху. Это были маленькие спектакли, от которых стонали в полнейшем восторге зрители. Саша блестяще владел крюком и правой и левой рукой (редчайшее качество), мог спокойно и точно бросать со средних дистанций и даже издали. В общем, для него не было тайн в баскетболе. Видимо, сила истинного мастера в том и состоит: не показывать свои минусы ни противникам, ни публике, а подчеркивать, «подавать» козыри.
Это не значит, что у него не было недостатков. Наверное, были. Ведь все же мы чаще побеждали ленинградцев на протяжении многолетнего спора, который вели между собой ЦСКА и «Спартак», как ведут его в 80‑е годы ЦСКА и «Жальгирис». Но ведь армейцы в целом выглядели гораздо сильнее и солиднее, а у «Спартака» был, по существу, один Белов. И конечно, нам приходилось в первую очередь решать «проблему Белова». И хотя у нас не было не только никого, равного ему по силе (да тогда такого центрового вообще не было ни у одной команды в мире), но подчас вообще более или менее приличного игрока на амплуа центрального нападающего, тем не менее мы же эту проблему както решали.
