— Ох, черт. Не хотел говорить это впервые по телефону, но должен. Я люблю тебя, Тамсин. Я скоро вернусь. — Финн повесил трубку прежде, чем она смогла хоть что-нибудь ответить.
Тамсин обняла себя за плечи, вздохнув от удовольствия, разлившегося по ее телу. Она протанцевала по кухне, размахивая руками. Все будет хорошо, она в этом уверена.
До Рождества оставалась всего неделя, и толпа ее подопечных на обеде в честь конца года дополнилась новыми людьми, которых Тамсин еще не видела. Слова поздравлений доносились отовсюду, кто-то заболел, кто-то не смог прийти, но большинство стремились прийти на эту последнюю встречу в году. Стол ломился от угощений, под елкой, которую с утра установила и украсила Тамсин, громоздилась гора подарков.
«Это будет великолепный день», — думала Тамсин, глядя на счастливые лица.
Она ходила мимо столов, удостоверяясь, что у всех все есть, ловя радостные голоса, но один разговор привлек ее внимание.
— Вы слышали, как Эллен? — спросила одна из новеньких.
— Она в больнице, насколько я знаю, — услышала Тамсин суровый ответ. — И все, кажется, очень серьезно.
— Бедная… Несчастный Лоренцо.
Ее мать в больнице? Поэтому Лоренцо так ее оберегает? Тамсин затаила дыхание.
— Она все еще здесь? Мы можем ее навестить?
— Нет. Она в Веллингтоне. Они перевезли ее уже несколько недель назад. Сердце, почки, печень — все отказывает. Настоящая трагедия.
— Как грустно… — кивнула в ответ собеседница.
Тамсин быстро отошла от говорящих в поисках тихого угла, где можно было переосмыслить услышанное. Она надеялась наконец получить подсказку на то, где искать маму, но ее надежды не оправдались.
Сухая рука, пахнущая табаком, опустилась на ее плечо, и Тамсин вздрогнула.
— Ты услышала это, верно? — спросила Глэдис. — Ты в порядке, милая?
Тамсин лишь покачала головой.
— Так и знала. Это был лишь вопрос времени, когда кто-нибудь проговорится.
— Мне нужно идти, — наконец выдохнула Тамсин.
— Я позабочусь обо всем, — понимающе взглянув на нее, сказала Глэдис. — Нам всем очень жаль твою мать.
Позже Тамсин с трудом вспоминала, как ехала домой и сидела в кабинете Финна, который все это время знал, что ее мать умирает в больнице, но молчал. Что это: обещания, любовь, честь? К черту их всех! Гнев закипал в Тамсин с новой силой, пока она проверяла по телефону списки больных в клиниках. Но даже когда она ее нашла, радость ее была недолгой. Ей ничего не сказали о матери, так как Тамсин не была внесена в список родных.
Затем она выяснила, что на самолете до Веллингтона можно добраться за полчаса. Все это время ее мать была на расстоянии пролива Кука, через который регулярно летали рейсы. Тамсин забронировала последнее место на самолет и отправилась в аэропорт.
— Извините, мисс, но мы не можем дать вам информацию о пациенте, — сочувственно, но упрямо твердила девушка за стойкой регистратуры.
— Вы можете хотя бы сказать, жива она или нет, — умоляла Тамсин.
— Пожалуйста, остановитесь, иначе я буду вынуждена вызвать охрану. Я сказала все, что могла.
— Вы не сказали ничего! Здесь моя мать, и она умирает. Я лишь хочу знать, не слишком ли поздно я приехала, чтобы в последний раз увидеть ее. Я так многого прошу? — Ее голос сорвался на крик, и девушка за стойкой стала набирать номер охраны.
— Мисс, понимаю, вам тяжело, но у меня есть четкие предписания.
Тамсин отошла от нее, содрогаясь от беспомощности и гнева. Она посмотрела на лифт, думая, что в состоянии обежать все этажи, пока не найдет палату, где лежит ее мать. В этот момент двери одного из лифтов открылись, и из него вышел Финн. С ним был пожилой мужчина и девушка, чуть моложе ее самой. Лоренцо Фабрини и его дочь, Алексис. Холодок пробежал по спине Тамсин, когда она узнала их и впервые увидела свою сестру.
Алексис одной рукой вытирала глаза, громко всхлипывая, другой держалась за отца. Тамсин не было понятно, кто кого поддерживает, но другая мысль неожиданно пронзила ее. Глаза мужчин были красны, а Алексис плакала. Часы для посещения еще не закончились, и они вряд ли бы оставили Эллен, если бы не…
Неужели она опоздала? Столько пережила, чтобы в самом конце проиграть? Тамсин не могла идти, ее ноги дрожали.