— Ве…ди…
Сильный голос, что на мгновение перекрывает страшную песнь Леса и нежную трель дивной птицы:
— Вперед, други! Потом будет легче.
Шелест слабых голосов в темноте, колыхание, будто могучих воев шатает собственным дыханием:
— Веди нас!.. Мы… за тобой!..
* * *
Времени нет. Нет ночи и нет дня. Есть лишь бесконечный бег в никуда, за прыгающим серым комочком, к Сердцу древней Силы…
* * *
…Ноги отказываются служить. От страшного, запредельного напряжения в темноте перед глазами вспыхивают яркие разноцветные блики, слух уже не улавливает страшные звуки Леса, только еле-еле шуршит в ушах замирающая кровь. Доспехи, что тяжелее Авзацких гор, пригибают к земле, а неимоверная тяжесть сделанного выбора уже готова раздавить самое душу… ибо это и есть самая страшная ошибка — взвалить на плечи то, что не можешь нести. И нет пути назад. Те, кто думал, что он все же есть, давно уж покинули отряд… третьим путем, указанным длинным клинком Радивоя.
А Лес смыкался вокруг, противился, не пускал дальше. Дорогу преграждали непроходимые завалы, под ногами разверзались черные зевы болот, черные ветви хватали за одежду, стараясь, остановить, удержать…
Но они шли. Потому, что не могли не идти. Шли, потому, что выбрали. А когда измученные ноги отказались держать, то ползли, цепляясь изорванными пальцами и даже зубами за землю, корни, траву… Только могучая фигура Радивоя все так же двигалась впереди, и лишь его несокрушимая воля не давала замереть, застыть, умереть на месте…
Нет времени. Нет ничего, кроме очередного иступленного напряжения мускулов, разрывающего тело болью, но все же продвигающего еще немного вперед, к цели, ведомой лишь мрачному предводителю…
— Стой! Ни шагу дальше! — прогремел голос, не принадлежавший никому в отряде — глубокий, исполненный нечеловеческой силы.
Радивой остановился.
Велигой замер. Голос, казалось, исходил сразу отовсюду. Встревоженно всколыхнулась зеленая мгла, зашумел над головой океан листьев, Лес встрепенулся, застонал, зашептал на своем неведомом языке… а затем замер. Повисла тишина.
Витязь огляделся. Клубочек вывел на широкую поляну, поросшую темной жесткой травой. Вокруг царил полумрак, кусты по краям поляны — густые, в рост человека — чернели, будто замершие перед прыжком страшные, неведомые звери. Клубок выкатился на середину и замер, нерешительно подрагивая, будто какая-то неведомая сила не давала двигаться дальше.
В ушах гремело, дыхание вырывалось из раскаленных легких с бульканьем и хрипами, будто там, внутри, что-то лопнуло, наполнив грудь бурлящей кровью. Ноги одеревенели, уже давно не было даже боли… Но несмотря на все это, голова прояснилась, а тяжесть, давящая на плечи как будто бы даже уменьшилась. Витязь сделал шаг, второй, вышел на середину поляны, где серым комочком бился путеводный клубок… и застыл
На другом конце, среди темных зарослей высилось нечто: пятно мрака, высотой в полтора человеческих роста, а когда вокруг повисла мертвая тишина, Велигой услышал могучие дыхание, вырывающееся из исполинских легких.
— Дальше — ни шагу, — вновь раздался голос, и витязь вдруг почувствовал себя маленьким и жалким перед его неслыханной мощью, словно распахнулась черная бездна глубокой древности, по сравнению с которой Радивой — лишь новорожденный ребенок, а сам Велигой — песчинка, искорка в бесконечности мира… Но откуда-то вдруг всплыла, вскипела в сердце врожденная гордость, заставила распрямиться спину и наполнила измученные мышцы новой, свежей силой.
— От кого сие слышу? — вопросил Велигой, поражаясь спокойствию и твердости собственного голоса.
— Дальше дороги нет, — вновь повторил голос. Теперь он уже явственно исходил от возвышавшейся перед витязем могучей фигуры, и очистившимся от тумана взором Велигой наконец смог получше разглядеть говорившего.
Он был гораздо выше витязя, но из-за непомерной ширины плеч казался коренастым. Длинная грива взлохмаченных черных волос, лицо темное, как дубовая кора, длинная борода цвета ночи неопрятными лохмами спадает на грудь. Одет просто и дико: толстая волчовка, перехваченная составным поясом из потемневших железных пластин, каждая шириной в полторы пяди, кожаные штаны, истертые, казалось, самим временем, высокие сапоги с мохнатыми отворотами. Огромными темными руками, обнаженными по локоть, с широкими бронзовыми браслетами на толстых запястьях, неведомый великан опирался на длинную рукоять исполинской двулезвийной секиры, широко расставленные ноги будто вросли в землю. Исполин напоминал собою каменное изваяние, и только могучее дыхание выдавало в нем живое существо.
