Велигой никогда не встречался с упырями, но видел их распластанные тяжелыми топорами, стремительно истлевающие под лучами утреннего солнца тела, слышал много рассказов об их повадках. Теперь представлялась возможность проверить, насколько врали рассказчики, большинство которых настоящего упыря ни разу в жизни в глаза не видало. Меч уже был на своем привычном месте за спиной, колчан лежал под ногами на земле. Велигой стоял на одном колене, натягивая лук, целя в голову ближайшего упыря.
Они приближались, медленно ступая сгнившими ногами, на которых у некоторых еще сохранились остатки истлевшей обуви. Велигой сделал глубокий вдох, отводя тетиву до уха, скривился от невыносимого запаха, и на полувыдохе отпустил тетиву.
Дальше время пошло на мгновения. Во лбу упыря, выбранного витязем первой целью, вдруг образовалась дыра размером с кулак, и тут все передние твари разом ринулись вперед с невероятной для таких развалюх быстротой. Отчаянно заржал Серко, раздался треск разрываемого повода, и удаляющийся в сторону леса топот копыт. Велигой лишь краем сознания успел пожалеть старого боевого товарища, потом стало не до этого. Он выпустил еще шесть стрел прежде, чем упыри достигли его. Лук полетел в сторону, из ножен за спиной со свистом выскользнул меч.
Отточенная сталь с шипением рассекла воздух, почти без сопротивления развалила надвое самого рьяного упыря, а потом все завертелось в отчаянной схватке. Какая-то тварь в обрывках проржавевшей кольчуги угодила в костер, заметалась с отчаянным ревом. К Велигою тянулись мокрые, позеленевшие руки с остатками пальцев, он вертелся в плотной толпе оживших трупов, расчищая вокруг себя пространство широкими ударами, рассекающими упырей с невероятной легкостью, круша гнилую плоть и истлевшие кости. Во все стороны летели клочья чего-то мерзкого, запах стоял такой, что перехватывало дыхание… И так долго, очень долго…
Он вдруг остался один. Чуть поодаль неровными рядами выстроились вокруг холма упыри, и не было им числа. Велигой стоял на подгибающихся ногах по колено в шевелящихся гнилых ошметках. Меч, броня, лицо — все было забрызгано мерзкой слизью. Он не знал, сколько он бился, но полагал, что уж никак не меньше половины вечности. Дыхание вырывалось из легких с клокочущими хрипами, рука с мечом будто налилась жидким свинцом. От тошнотворного запаха раскалывалась голова. Велигой выпрямился, и перехватил меч двумя руками.
Ряды упырей зашевелились, вновь двинулись к нему… И опять кошмар жуткой, немыслимой драки живого с мертвыми. Меч вываливался из онемевших рук. Сознание помутилось, видел только жутко оскаленные рожи и кривые руки, похожие на обрубки промокших ветвей. И бил, бил, бил по этим рожам, рукам, распухшим телам, бил, бил, бил…
И вновь тишина…
Их не стало меньше. Все также стояли они, окружив холм и ряды их уходили темноту. Велигой понял, что третьего натиска уже не выдержать. Его шатало, он вынужден был опереться на меч. Мышцы задубели, тогда как кости, похоже, превратились в студень. Запах разложения настолько забил обоняние, что уже почти перестал ощущаться. Дыхание давно превратилось в пытку…
Они вновь качнулись вперед. Велигой со стоном приподнял меч, что весил сейчас так, будто в него вколотили все железо мира, и мысленно вознес приветственную молитву Перуну и прочим богам.
Третья волна живых мертвецов рванулась к полумертвому от усталости витязю. Здоровенный упырина в первом ряду издал торжествующий вопль, такой же холодный и мертвый, как он сам…
И вдруг над страшным лесом, над гнилым болотом, над холмом, где замер в ожидании своего последнего боя одинокий воин, над неровным строем упырей разнесся новый звук. Тот, который зимними ночами заставляет мирных весян крепче запирать двери и оконные ставни, повергает в ужас домашний скот, а случайный ночной путник, услышав его принимается отчаянно нахлестывать и без того обезумевшего коня…
Но сейчас, в сравнении с холодными воплями упырей этот звук казался дивной песней, гордой и прекрасной. Потому что он вырвался из могучей глотки живого существа. Это был теплая, отважная песнь самой Жизни.
