Велигой обшарил себя с головы до ног. Да, слава Богам, хоть из штанов не выпрыгнул, когда к дверям кинулся. И ведь как бы не был пьян, а догадался домой заскочить, сообразил ведь, что в походе нужно кое-что еще, кроме гонора… Все же, воинская выучка взяла свое — коня надежно взнуздал, доспех сидит как влитой, рукоять меча глядит точно из-за правого плеча, рог боевого лука — из-за левого. Колчан, полный стрел — у седла, там же небольшой круглый щит… Эй, где шлем?.. Ух, вот он, как не потерял? Так, в малой калите на поясе чой-то весело позвякивает — ха, и это не забыл! Одна монетка не звенит, а две звенят, но не так… В дорожном мешке тоже что-то есть — ну, это не диво, часто в разъездах, никогда и не распаковывал — что лишний раз вещи туда-сюда тягать?
Беглый самоосмотр, впрочем, не принес особых утешений — хотя все равно приятно, что инстинкты воина не подвели, значит, хоть в чем-то еще не окончательно испортился. Но как же стыдно!!! Наплести такое! Уподобиться трепачам, которых, если уж совсем честно, в княжьих палатах и без того как блох на собаке! И что теперь делать?
— Прежде всего, успокоиться, — произнес Велигой вслух, — и подумать. Так, Серко?
Конь промолчал, всем видом выказывая полное согласие и понимание.
— Выбор на самом деле, невелик, — продолжал рассуждать Волчий Дух, чувствуя себя Винным Перегаром, Великим Свином и еще чем-то гадким и противным. — Либо назад… и опозориться перед всем Киевом… да что там, перед всей Русью, опозорить князя… Вот ведь, скажут, какие у него богатыри — языком кому хошь хребет переломят! А о Владимире и так слава идет та еще… Нет, в Киев — ни за что.
Конь согласно профурчал что-то по-конячьи.
— Можно к Крутогору уйти, или к кому еще… нет, это вообще ни в какие ворота. Клятву на верность Владимиру давал во веки вечные, богами клялся, Рода в свидетели звал. Да если уж честно сказать, после всего случившегося кому такое трепло, как я, теперь за надобностью?
Конь ударил копытом — мол, жеребись давай, ясно ведь, даже мне, что выход-то у тебя на самом деле только один!
— Н-да… — покачал головой Велигой. — Один. А теперь скажи мне, Серко… ах, ну да, ты ж не умеешь по-человечески… но все равно скажи, как это я вот так вот прямо возьму, и привезу Владимиру голову Радивоя Проклятого?
Давно это было. Задолго до того, как холодные волны Северного Моря пригнали к берегам славянских земель могучие драккары Рюрика, задолго до того, как родилась и окрепла под рукой Олега Вещего Великая Русь…
Далеко-далеко от Киева, в землях за Волгой-рекой на границе владений кривичей и ильменских словен, у самой кромки Великого Леса, что протянулся от Мурома и почти до самого Новгорода жило маленькое племя. Никто уж не помнит, откуда оно взялось, куда сгинуло потом, оставив после себя лишь гряду курганов, избитые временем остовы крепостей… и мрачную легенду, по сию пору шепотом передаваемую из уст в уста.
Ратичи — так они называли себя. И верно, великими воителями были сыны этого племени. Видно, была с ними сила Перуна, и не знали они поражений на поле брани.
…Еще при рождении волхвы предрекли мальчику славу величайшего воителя, и потому имя ему было дано: Радивой. Ребенок рос на редкость сильным и выносливым, не было для его чутких ушей звука слаще звона клинков. Потому в обучение воинскому делу взяли Радивоя на два года раньше, чем его сверстников. Но мальчик учился наравне со старшими товарищами, ничуть не отставая от них, а уже спустя три года о нем говорили, как о подающем неслыханные надежды молодом воине. Он учился как одержимый, постигая все премудрости военного искусства. Не было оружия, которым не владел бы в совершенстве, и в пешем и в конном бою. На версту прицельно бил из своего богатырского лука, который кроме него не мог натянуть никто, ударом огромного меча рассекал ствол вековой сосны… или яблоко на голове ребенка, не задев нежной детской кожи, ударом кулака ломал бревна, а человека убивал на месте… И хоть и говорят, что сила — уму могила, не было во всем племени его хитрее, изобретательнее и искуснее в военных уловках, обманных ходах, засадах, разведке.
