— Товарищ… Зачем шютишь?.. Давай смотреть своим глазам… Зачем слова — давай дэло…
В глазах сухопарого вспыхнуло изумление.
— Я вам уже сказал, товарищ: вы исключены из партии за склочничество. Мне некогда шутить с вами. Жалуйтесь!
Цхеладзе опять застыл в прежней позе и опять заработал челюстями.
— Хе, вот как дела делают, Сережа, дорогой товарищ!.. Гляди — вникай…
Сергей подошел к столу и справился о постановлении комиссии. Еще вчера понял, что он — исключен. Не знал, за что, и если бы поставил вопрос прямо о мотивах исключения, не смог бы ответить, но твердо был уверен, что он исключен.
— Да, вы исключены.
— Какие мотивы?
— Я не могу сейчас читать вам протокол. Получите своевременно выписку и узнаете. Если недовольны, можете жаловаться.
И ни разу не взглянул на Сергея.
И как только услышал эти слова Сергей, сердце заледенело и замерло.
— Так ведь это же для меня — политическая смерть. Уясняете ли вы это, товарищ?
— Да, уясняю. Это — политическая смерть.
— Но за что же?
— Значит, были серьезные мотивы.
Сергей хотел уйти, по никак не мог сдвинуться с места: не слушались ноги — они были во много раз тяжелее его самого. За окном было не солнце, а красное зарево пожара. И только подумал, что солнце так светит в знойную гарь, — увидел голубое небо и серые громады станционных лабазов вблизи. Как он отошел от стола — не заметил, и зачем стоял в комнате — не давал себе отчета.
Жук мял его руку и смеялся с хрипотцой в горле.
— Вот оно, Сережа, какая отличная работа. Пляши, бюрократия!.. А Савчука вот из нашей ячейки выперли, Мехову выперли, тебя выперли. Теперь им вольготно: дело пойдет ходором, в двадцать две горы… Ну, я ж им покажу, как рыбу удят рыбаки…
Цхеладзе опять укололся и, вздрогнув, растопырил веером пальцы.
— Товарищ… Зачем шютишь?.. Зачем, скажи, пожжалста, пустой слова гаваришь… Давай сматреть сваим глазам, шьто пишешь…
И опять вспыхнули от изумления глаза у сухопарого человека. Он наклонился близоруко над бумагами и сказал устало, сквозь зубы:
— Товарищ Начкасов, покажи Цхеладзе постановление.
Цхеладзе, как пьяный, шагнул к Начкасову. Смуглый член комиссии подал ему исписанный лист и ткнул пальцем в середину.
Ошалело, с безумным накалом в глазах, Цхеладзе взвизгнул:
— Паш-шел вон, мерзавец, сукин сын!..
Он не взглянул на бумагу, взмахнул рукою и ударил себя кулаком около уха.
— Ты минэ чыстыл… вы менэ чыстыл… Я вас тоже чыстыл… Н-на!..
И комната взорвалась грохотом и дымом.
Цхеладзе лежал на полу. Из расколотого черепа выползала кровавая жижа.
Костлявый член комиссии, бледный и слепой, вскочил на ноги и испуганно смотрел на тело Цхеладзе.
Сергей не помнил, как вышел из комнаты. А когда очнулся, увидел около себя Жидкого, который тыкал ему в зубы стакан с водой и кричал:
— Пей, черт тебя дери!.. Не реви, как баба!.. Пойми: ведь не здесь же решаются дела. Ведь есть люди и выше. Пусть меня вычищают из партии, но этого безобразия не прощу…
Сергей сидел на стуле и захлебывался от рыданий.
