— Все, теперь все!
— Осталася? — Егорович тоже выглянул из-за кадушки с рыжиками. — Добро, ладно, хорошо!
— Намаялись бы с ней, — сказал Лешка, как бы оправдываясь перед молчавшим Николаем Ивановичем. — Пусть дома сидит. В религию, вишь, ее потянуло.
Закурили. Машина стелила колеса, переваливаясь по дороге через веселый, горушками, березовый лес.
— Мы как приедем, так первым делом к зятю Станиславу…
— Рыжики твои сдадим в камеру хранения. Адрес-то зятев не забыл?
— Я его назубок помню. Да вот и конверт взял. Егорович достал из картуза старый конверт.
— Места всем троим хватит, квартера большая. Машина вдруг ткнулась и забуксовала. Подождали —
не выедет ли. Шофер газанул, но колеса зарылись еще глубже, и пришлось заглушить мотор.
__ Добро, ладно, хорошо, — сказал Егорович, и все начали вылезать из кузова.
Тем временем обманутая ни за что ни про что Настасья долго охала и расстраивалась. Потом она взяла себя в руки и, перекрестившись, деловито пошла на пристань пешком. Пошла не по большой дороге, а напрямую, пешеходной тропой вдоль речки. Куковала кукушка. Трава вдоль тропы была молода и первозданно свежа, березы вскидывались ветвями в одну сторону. Только Настасье было не до природы — она боялась опоздать на пароход. Пригорок сменялся пригорком, тропа стелилась теперь по высокому, обросшему сосняком берегу. Наконец открылась река, со спокойным синим плесом внизу, с пустынным временным дебаркадером. Парохода не было еще и в помине. Настасья торопливо взяла билет и уселась на бревнах. Закусила чего-то, не спеша перевязала белый, в голубую горошину, бумажный платочек. Долго сидела так, глядя на реку. Пароход гукнул за поворотом, вскоре показалась мачта с бьющимся на ветру вымпелом. Настасья сначала охала и жалела опаздывающих мужиков. Но делать было нечего, она решила ехать одна и погрузилась на пароход.
Машина же, как рассказывали, завязла так прочно, что пришлось вырубать вагу, то есть большое тонкое бревно. Начали вывешивать, потом натолкали под колеса камней и кольев, помогали плечами. Из-под колес летела жирная земляная каша. Выехали еле-еле. Шофер гнал теперь что было мочи, и, может, поэтому топкие места проскакивали с ходу. Не по-хорошему выскочили в поле, стремительно развернулись у пристани. Пароход еще не отчалил. Лешка через бочки и ящики прыгнул, ткнулся туда-сюда в поисках окошечка кассы. Касса была уже закрыта. Лешка метался, искал кассиршу, просил не убирать сходни. Пароход дважды неторопливо гукнул.
— Неси рыжики! — заорал Лешка, но Егорович и Николай Иванович уже волокли кадушку. Взяв билеты, Лешка стал помогать; не успели очухаться, как пароход пошел. Лешка не понимал, чего хочет от него вахтенный матрос, и озирался:
— Ух, мать честная, еле успели!
— Билеты ваши дайте!
— Чего?
— Билеты, говорю, покажите! — горячился матрос.
Лешка нашел наконец билеты, отволок в сторону кадушку с рыжиками. На палубе все трое долго приходили в себя.
Пароход плыл по реке с музыкой. Он был набит битком.
Лешка с Егоровичем оставили кадушку под присмотром Николая Ивановича, решили сходить в буфет. Пробираясь в толкучке, Лешка вдруг остановился и выпучил от удивления глаза: на нижней палубе сидела и жевала булку Настасья. Лешка дернул Егоровича за рукав, чтобы скрыться, но Настасья успела их углядеть и несказанно обрадовалась. Лешка небрежно подошел к ней.
— Это… кресная… Ты чего, поехала, что ли?
— А я, Олеша, сидела-сидела на лавке да на улицу и пошла. Думаю, чего до вечера ждать? Ты уж не сердись, что вас-то не дождалась…
Лешка то ли крякнул, то ли кашлянул:
— Надейся вот… на тебя…
— Машину-то останавливала, да машина-то не остановилась, а я и пошла пешком. Вы-то как добрались?
Лешка не ответил на этот вопрос.
— Ну ты, кресная, вон за рыжиками погляди, — сказал он. — Мы в буфет сходим.
— Погляжу, как не погляжу. А вы уж не оставьте меня-то…
— Сиди тут, никуда не ходи. Пошли, Николай Иванович!
Все трое отправились в буфет.
— Добро, ладно, хорошо. — Егорович сердито крякнул. Настасья перебралась к рыжикам, она была довольна.
Здесь, у кадушки, она почувствовала себя как дома. Чему было радоваться? Позже все товарки ругали ее за то, что связалась с мужиками. Ехала бы, дескать, одна, намного было бы лучше. Но уж так повелось, что с мужчинами в дороге считалось спокойнее, и Настасья была очень довольна.
