Вышли за калитку, и машина тут же завелась. С облегчением завелась, с готовностью, словно потирая руки. Тетка открыла перед ним заднюю дверь.
Он видел, что поодаль по дороге едет Саня-Лисапед с удочками, с рыбалки. Саня помахал ему рукой. И он помахал в ответ. Никчемное, старомодное, но непреодолимое чувство — гордость — помешало ему окликнуть Саню, помешало просто не садиться в машину, отпрянуть, шагнуть назад, не поехать, позвать на помощь. Он сел на заднее сиденье, рядом с мужиком в кепке. Тетка села с другой стороны.
Выехали в поле. Остановились у заброшеного коровника и старой, деревянной силосной башни.
Вышли. Молчали. Пасмурно и тепло.
— Я, главное дело, под утро захожу к Амарашке, глянуть, как спит дите, хвать — а кровать пустая! — вдруг тонко и быстро заговорила тетка.
Водитель курил, мужик в кепке молчал скучно.
— Это где ж видано, чтобы дите двенадцатилетнее по ночам шалилось? — заводя себя, еще тоньше и быстрее говорила она. — И ребенка не пожалеет, кобель… Заморочил головы девчонкам… Им же в куклы играть, кобель несытый! — завопила тетка. — И законов-то теперь нету, чтобы простых людей защитить… Ну, ничего…
— Ладно, Николавна, — скучно сказал мужик в кепке. — Прокуроров нам не надо.
— Не надо! — крикнула Николавна. — Мы сами — и суд, и закон…
— Говорили ему культурно, — припомнил мужик в кепке. — Не тронь девок, иди откуда пришел?
Водитель курил.
— Послушайте, — сказал человек. — Во всем виноват я, я один. Не смейте подозревать детей, они тут ни при чем…
— Что ж ты с ними с двумя по ночам-то делал? — крикнула Николавна. — Задачки решал?
— Вы не поймете, — сказал человек.
— Вот сучара, — с каким-то радостным изумлением сказал водитель и затушил папиросу.
