На кафедре высокий молодой человек
Громко, не подымая тяжелых век,
Читает.
На бумагу падает бледный свет,
И вокруг Государственный Совет
Благоговейно внимает
Всей своей верной лягавой душой,
Как хозяину преданный пес большой,
В слуховые трубки
И в трубочки рук
Впитывая, как губки,
Каждый звук.
Устами, глазами
Пьют слова.
Лысыми и блестящими лбами,
От краски зелеными волосами,
Порами явных и тайных морщин
Внемлют, слышат,
Дышат едва,
И громкий голос,
Благодатный ветр высочайших слов,
Еле колышет
Перезрелый колос
Старческих отяжелевших голов.
Слились все:
Лопухин, в своей пышной красе,
Великолепный вельможа,
И мумия юноши, вставшая с ложа, —
Оленин с мальчишеским древним лицом,
Граф Литта с мальтийским крестом,
Наивный и седокудрый
Карамзин, и Сперанский мудрый,
Князь Куракин и Кочубей,
И маленький буффа — Голицын.
Не разберешь, хоть убей,
Где виги, где тори —
Все лица
Слились в одно.
И оно
С блаженством во взоре
В некое светоносное море
Погружено.
«Ангелом я покойным дышу,
Пусть он мне предводительствует,
Но можем ли мы рисковать
Положением государства,
Этого обожаемого отечества?
Я исполняю свой долг.
Присягну как первый верноподданный
Брату и моему Государю».
И вот
Старцы его обступили в волненьи.
«О, самоотверженье!..
Подвиг!.. Царственный род!..»
И мокрыми поцелуями
Целуя его в рот,
В грудь, в плечи, в живот,
Протестуя всеми подаграми, ревматизмами, почечуями,
В ответ
На слов превыспренних ворох
С блаженной тоскою во взорах
Шептали ему верноподданно-слабое «нет!».
